Место  было  то, что  надо  и  в  аккурат, куда  их  можно  было  пристроить  на  время.

  Здесь  они  так  и  лежали, как  я  их  до  трагедии  с  Дэниелом  положил.  

  Никто  их  не  нашел. Вероятно, те, кто  гнался  за  мной, их  даже  не  искали. Они  подумали, что  они  ушли  на  дно  пропасти  вместе  с  кабиной  пилотов, вместе  с  их  золотом. Если  они  не  видели, как  я  их  сюда таскал, конечно.

  Ящики  были  на  месте. Я  посветил  фонариком  и  осмотрел  их. Все  было  в том  же  состоянии, как  и  тогда  как  их  сюда  пристроил.

  Я  взял  оба. Было  неловко  их  тащить. Они  были  большими. И  весили. И  я привязал  их  к  свинцовому  поясному  противовесу  от  акваланга, взятому  в нашем  техническом  трюме. Связав  сначала  веревкой  отрезанной  от  бабины, подводным  ножом.

  В  этот  раз  я  взял  с  собой  нож. Большой  длинный  подводный  нож.   Именно  сейчас. И  в  этот  раз  я  взял его, и  он  мне  пригодился.

  Я  обмотал  ящики  той  веревкой  и  поясом, чтобы  волочить  по  песку. Но, перед  этим  привязал  нейлоновую  длинную  с  раскручивающейся  бабины веревку. И, сняв  с  себя  саму  бабину, привязал  то, что  оставалось  к  хвосту самолета. Прямо  к  рулевой  лопасти, лежащей  на  камнях  под  которыми были  аварийные  эти  черные  ящики.

  Веревки  хватило. И,  даже  с  лихвой. Было, наверное, на  этой  бабине  более километра  метров. Веревка  была  тонкая, но  очень  прочная. И  могла  быть разрезана, только  ножом  или  еще, чем-нибудь острым. Но, порвать  ее  было делом  нелегким. Это  был  у  Дэниела  целый  запас, видимо  на  черный  день или  для  ремонта  оснастки  яхты. Такая  же  была  веревка  и  на  той  малой лебедке, с  той  сетью  лежащей  на  дне  второго  плато  под  Арабеллой.