— Мне  бы  сейчас  вина  или  водки, любимая  моя — я  что-то  такое, по-моемому, произнес  еще  ей. Пока  она  мазала  мою  рану  какой-то, видимо мазью. Это, наверное, та  самая  ее  волшебная  мазь, которая  ее  быстро  тот раз  на  ноги  поставила.

  Джейн  распорола  кухонным  острым  столовским  ножом  с  камбуза  нашей яхты  на  моей  ноге  на  бедре  мой  черный  новый  Дэниела  гидрокостюм, чтобы  открыть  место  ранения  шире. И  втирала  в  порезанную  глубокую рану  эту  странную  мазь. Она  постоянно  оглядывалась  и  смотрела  мне  в мои  вялые  еле  ее  уже  видящие  глаза.

— Смотри  на  меня! — она  говорила, опять  мне  ломано  по-русски — Смотри  на меня, Володенька! Милый  мой!

  И  бес  конца  озиралась  и  оглядывалась, уже  быстро  бинтуя, трясущимися  в  ужасе  девичьими  ручками  свежими  бинтами  мне  мою  раненую отказавшую  слушаться  бесчувственную  правую  ногу.

 — Это  остановит  кровь. И  заживит  все, любимый  мой. Вот  увидишь. Только молчи, Володенька. Ни  говори, ни  слова. Слышишь  меня, любимый?

  Джейн  перевязала, снова  мою  рану  на  ноге. И  затем, схватив  винтовку М-16  в  свои  девичьи, дрожащие  от  ужаса  руки, Джейн, запрыгнув  быстро  на постель  Дэниела. И  на  меня. Привалилась  женской  узкой  своей  спиной  ко мне, закрыв  меня  собой  на  Дэниела  постели.

  Там  на  верху  раздавались  громкие  быстрые  от  обутых  в  тяжелую  обувь  чьи-то  шаги. Прямо  по  нашей  из  красного  дерева  лакированной  палубе Арабеллы.