— Они  уже  тут, милая  моя? — произнес, еле  открывая  рот, я  моей  Джейн, прямо  слева  в  ее  левое  ухо.

— Тише, Володенька, тише! — она  по-русски, сейчас, почти  все  говорила.  

  Джейн  со страха  произносила  одни  только  русские  слова. Она  в  отличие от  покойного, теперь  своего  родного  младшего  брата  Дэниела  умела, теперь говорить  по-русски, плохо, но  умела. Дэниел  так  и  не  заговорил  по-нашему, за  все  время  нашего  пребывания  в  Тихом  океане. А  вот, моя  ненаглядная крошка  Джейн  уже  неплохо  произносила  многие  слова, пообщавшись близко  со  мной  с  русским  моряком. И  сейчас, она  от  дикого  ужаса  и страха, вся  тряслась  и  говорила  практически  все  по-русски.

— «Миленькая, ты  моя  девочка!» — думал  я, снова  отключаясь  и скрючиваемый  судорогами  и  дрожью — «Ты, даже  готова  умереть  за любимого!».

   Я  смотрел  на  нее  тоскливым  как  собака  измученным  и  ослабленным  от потери  крови  взглядом. Взглядом  преданным  и  влюбленным.

  Она  защищала  себя  и  меня, выставив  ствол  М-16  в  направление  двери каюты. Она  старалась, полностью  меня  закрыть  собой.

  Какой  ужас  сейчас  был  внутри  ее! Девичий  ужас  и  страх! Она  вся тряслась, лихорадочно  закрывая  меня  собой. И  прижималась, снова  узкой  в своем  женском  легком  гидрокостюме  ко  мне  спиной, и  затылком  чернявой своей  влажной  от  воды  вьющимися  змеями  волосами  головы. Прижимая мою  голову  к  стене  каюты  и  борта  яхты. Над  подушками  подо  мной постели. Она  буквально, лежала  на  мне, уперев  приклад  винтовки  в  правое свое  девичье  слабое  плечо, знающее, только  мои  ласкающие  его  мужски  руки  и  губы. Закрывая  целиком  собой. И  целилась  из  винтовки  в  двери, в тот  коридор, слушая, как  и  я  наверху, чьи-то  громкие  и  гулкие  шаркающие по  палубе  из  красного  дерева  шаги  и  разговоры.