— Эй, Роуз, проснись! У меня такая гениальная мысль.
Но Роуз не просыпалась. Видимо, сильно устала и видела уже десятый сон. Я начала ее легонько трясти. А потом уже и вовсю.
— Роуз, просыпайся! Ну же!
Ее храп не унимался. А лежащие рядом стали снова шикать на меня, чтобы я угомонилась. Но мои мысли о нашем счастливом будущем вчетвером не оставляли попытки бросить это дело. И я уже буквально села на девушку, чтобы разбудить ее.
— Роуз!
Повернув ее к себе, я тут же получила бездыханной рукой по ноге. Глаза Роуз были закрыты, как и ее рот. Губы уже были бледные. Как и сами глазницы. А храп не заканчивался.
И тогда я поняла, что он исходил от мужика поблизости, а не от подруги. И тут же начала бить ее по щекам.
— Роуз, что с тобой? Очнись!
Она не реагировала. Я умудрилась ненароком разбудить Пруденс. Та отодвинула меня от подруги и принялась сама будить ее.
Но у нее также не получилось. И она просто покачала головой.
— Боже, нет! Роуз! Нет!
Каждый раз, когда кто-то умирал, я реагировала как в первый раз. Снова слезы, снова внутренние и внешние крики о том, чтобы они остановились. Дерьмовая надежда на то, что от моего движения их сердце еще сможет забиться.
И каждый раз разочарование. Которое бьет тебя по голове не хуже кочерги.
А то и хуже нее.
Устав безудержно ее трясти, я отчаялась и рухнула рядом на пол. Стала плакать, уткнувшись в подушку. Не хотелось разбудить еще кого-то. Это не была истерика. Уже нет. Скорее слезы прощания. Легкий траур по тому, кто явно задержался в этом мире.