Иногда хотелось протянуть ей самокрутку. Но каждый раз я жадничала.

Сама себе накрутит.

Вдруг показался один из парней. Сюда мало кто стал приходить, люди боялись оставаться одни. А мне это было необходимо.

Медленно подойдя, он присел рядом. И тоже закурил.

— Жалко того паренька со сломанной шеей, — сказал он, — я думал,он, все-таки, выкарабкается.

Я не стала отвечать. Надеялась, что он сейчас докурит, поймет, что тут ловить нечего и уйдет. Но он не унимался.

— Все говоря, мол, надо валить. Пока еще ноги целы. Не факт, что «Саузен Пауэр» не навестит нас вновь. Но каждое утро люди думают, что, уходя на вылазку, видят школу в последний раз. Не знаю даже, надеются они на это или все же боятся.

Потом он посмотрел на меня.

— Тебе точно надо валить.

И я не выдержала. И рассмеялась.

— Мне? Ты в темноте точно меня разглядел?

— Лав, я вижу, как ты много делаешь. Поэтому у тебя больше шансов отсюда выбраться. Еще ты маленькая и незаметная. И пока без особых травм.

Он хорошо затянулся прежде, чем сказать следующее.

— Все рано или поздно уйдут. Это уже не прежнее убежище, где можно было поиграть в карты по вечерам и набухаться с горя. Люди просто ждут два пути: либо они уйдут, либо здесь же умрут. Каждый стал сам за себя. Одна ты все еще за что-то борешься. Или за кого-то.

И он наконец-то меня покинул. Затушив сигарету об пол, он резво встал с пня и вышел из зала. Оставив меня наедине с тем, что сказал. Как будто думал, что остаток дня я проведу в раздумьях над этим. А я лишь, докурив, также встала и пошла к своей кровати, мечтая о том, что по пути мне не придется опять кого-то спасать.