Но его нигде не было. И меня охватила паника.
Он остался лежать у аптеки. Рядом со скамейкой. Видимо я его тогда скинула, присев, а потом забыла подобрать, когда в нас начали стрелять. Целый мешок продовольствия остался в наглухо забытом месте, где лишь встречаются две стороны на перестрелку.
Мой шок заметил один из парней. Он сразу понял в чем дело. И я тоже увидела его взгляд полный разочарования.
— Я заберу его, — пообещала я, — заберу, когда в следующий раз пойдем на вылазку.
— Заберешь? — переспросил он, — ты? С твоей то ногой? Ставлю десятку, если бы не раненный пацан, то обратно мы тащили бы тебя. И шли бы намного медленнее чем сейчас.
Его голос не дрожал. Был спокойным и даже хладнокровным. Как я сейчас это оцениваю. Но тогда, лично для меня, очень жестоким. Как будто бы объяснял мне простые вещи. Хотелось возразить ему — сказать, чтобы был помягче.
Я же ведь тоже ранена. И, все-таки, девочка.
К тому же тогда еще несовершеннолетняя.
Но не смогла. Испугалась. Не хватало еще, чтобы он меня сейчас бросил и ударил Пруденс, которая бы встала на мою защиту.
— А что насчет твоего рюкзака, забудь, — договорил он, — Эту улицу чаще нас прочесывают только «Саузен Пауэр». Уверен, они о нем позаботятся.
И спокойно ушел вперед, прихватив с собой пару яблок в руки. Больше ему некуда было их сложить.
Остаток пути я провела в молчании. Даже сторонилась Пруденс, которая все также шла рядом. Не могла взглянуть на нее. Лицо, как и уши, горело от стыда. Надеюсь тогда она подумала, что все это от жары, чем от правды.