Роуз находилась не в полном сознании. Где-то между сном и реальностью. Сев рядом с ней на кровать и взяв за руку, я представила какого-то это — быть под обе стороны в одно время. Наверное, это было то место, где мы все тогда хотели бы оказаться. Укрыться, так сказать, от всего ужаса, что нас окружает. Спрятаться, пока за туманом не скроется вся та боль, что сокрушает нас изо дня в день.

Была ли та боль вообще материальна? Для меня да.

Как будто маленькие гвоздики с неровными рубцами втыкаются тебе в сердце, потом их кто-то достает оттуда и с еще большей силой втискивает в только что зажившие дыры. Такую огромную свежую дыру я внутри себя прозвала Хоуп — она все еще зияет внутри меня.

И ни один пластырь не закроет ее.

Ни одно лекарство не залечит.

Она просто останется там навечно, покуда живет мое сердце.

И знаешь, так хотелось, чтобы оно перестало биться. Со всеми этими дырами внутри.

Что было в сердце Роуз я и представить не могла. Возможно, уже тогда, вместо сердца, у нее была огромная черная дыра, которая засасывала все жизненные соки. Засасывала все то светлое, что осталось в этой прекрасной девушке. Не давая шанса ей выбраться из сна в реальность.

— Все хорошо, Роуз. С ней все в порядке. Мы все живы, — поспешила успокоить ее я.

— Нет, Лав. Все мы давно мертвы, — сказала Роуз и вновь ушла в свой сон.

Я почувствовала, как из моих глаз наконец-то вытекли слезы, которые я держала в себе уже несколько часов.