— Надо как-то до конца вылечить твою ногу, Лав, — сказал он, — ей будет становиться только хуже. Остаться в твоем возрасте без одной ноги так себе удовольствие.
— Я не хочу отнимать лекарства у тех, кто больше в этом нуждается, — гордо ответила я, — особенно у мужчин, которые на время повредили те же ноги, но смогут на своих плечах донести больше, чем я.
Эти слова были не искренние. Наигранные. Из чувства не только долга, но и воспитания. Хотелось показаться сильной. Ведь вокруг меня люди, которым реально было хуже. Намного хуже.
Хоть и внутренний голос всегда кричал в такие моменты «Что ты делаешь? А как же ты? Как же твоя нога?». Я списывала это на детский лепет. Даже эгоистично детский. Я не могла себе теперь позволить брать, что хочется. Даже то, что мне было крайне нужно.
Ведь кому-то было нужнее.
— Это конечно очень благородно, но ты тоже полезна. Особенно мне. Помнишь как Роуз стало плохо и ты не только сбила ей температуру, но и остановила диарею? А ведь я тебе только один раз рассказывал, как это делается у беременных.
— И что же мне делать?
— Я не просто так упомянул Роуз. Думаешь ей дают больше таблеток только из-за ее положения? Когда она пришла сюда, то помогала мне раздобыть лекарства.
— Что ты имеешь ввиду?
Он посмотрел на меня. Видимо сначала хотел сразу ответить, но потом передумал.
— Спроси лучше у нее самой. Она тебе поможет.
Я сразу подумала о продаже каких-то вещей, которые у меня остались. Помню, что расстроилась, что не нацепила в тот день на себя побольше украшений, смогла бы на них купить пачку парацетамола. Шагая до Роуз, я еще раз ощупывала себя в надежде найти какой-нибудь бриллиант от сережки, упавшей в карман джинс. Сережки на тот момент я уже успела обменять на костыли.