— Мыкола! Ну ты шо? – перебежав улицу и догнав его, парень дернул прохожего со всей силы за плечо.
Прохожий резко отринул от незнакомца и встал в боевую стойку, выпучив глаза с животной агрессией. Николай (так звали прохожего) старался избегать лишнего внимания к своей персоне и постоянно находился в состоянии дать отпор. Несколько дней назад его родители погибли в пожаре. Тот самый знаменитый майский пожар, который прогремел на весь мир. С тех пор Николая одолевали панические атаки, и он ничего не мог с этим поделать. Отчасти из-за того, что он был сам причастен к гибели своих родителей, ведь он был там, на этой проклятой площади. Был и ничего не сделал, точнее сказать он не знал, что его родители придут в тот злополучный день к этому административному зданию, иначе он бы смог что-то изменить, что-нибудь для них сделать.
Родители Николая, как и родители многих молодых парней его возраста, родились в Советском Союзе. Как и многие граждане такой большой державы в то время путешествовали со студенческими организациями по всей территории СССР. Молодые амбициозные ребята ездили собирать и виноград в Молдавии, и копать картофель в Белоруссию. Мать Николая, Елизавета Петровна, по образованию была учителем русского языка и работала в школе, отец же его, Семён Иванович, преподавал физику в одном из университетов города. И познакомились они, как и водится, на курорте, в Крыму. Быстро поженились, Семёну Ивановичу предложили место на кафедре в другом городе, хорошую зарплату и общежитие для молодожёнов, и они начали новую семейную жизнь уже в Одессе. Жили счастливо, с далёкими планами на дальнейшую жизнь. Но Союз распался, и они остались жить в совершенно другой стране. Да, город не изменился, только жизнь стала не такой лёгкой. Зачастую им приходилось подрабатывать на стороне, так как зарплату не выдавали месяцами. Николай с детства видел эту нищету и, повзрослев, усердно учился, стремясь к лучшей жизни. К совершеннолетию он решил, что будет поступать в морское училище, станет военным. Ещё в школе он проявлял неплохие способности к спорту и тренировкам, оставаясь в то же время и неплохим учеником, успевая на два фронта. Николай избегал всяческих уличных группировок, в которых состояли и некоторые его друзья из школы и секции по боксу. Он старался не влипнуть ни в какую историю, чтобы не было причин не взять его в училище. Лишь одно его объединяло с дворовыми ребятами – это страсть к футболу и к родной команде города. Он с детства посещал все домашние матчи «Черноморца», сначала ходил с отцом, став старше начал ходить с друзьями. Видимо, именно отец привил ему эту любовь. Ведь каждый раз, возвращаясь с матча, они бурно обсуждали перипетии прошедшего: почему защитники сыграли так неуспешно, а вратарь пропустил мяч между ног. Бывало, что их мнения не совпадали и они ругались, но всё же дома мирились под мамин борщ. Бывало и мама ходила вместе с ними. Это был своеобразный культпоход. Когда Семён Иванович спорил с маленьким Колей, а он не сдавался, мама смеялась и постоянно повторяла одну и ту же фразу: «Ах, Моська знать она сильна, что лает на слона». И тут же жаркий спор превращался в комедию. Коля вставал на четвереньки и начинал громко лаять, а Семён Иванович, превращая руку в импровизированный хобот, нависал над ним, изображая слона. Мама, не сдерживая слёз от смеха, просила их успокоиться. Коля со слезами вспоминал эти моменты. В целом, жизнь их была мирной и счастливой. Всё изменилось, когда Елизавету Петровну сначала «попросили» из школы в связи с новыми законами об образовании, потом её, уже уволенную, попытались лишить звания «Учителя года». Это звание давало ей небольшую, но всё-таки весомую добавку к пенсии. Семён Иванович же продолжал преподавать на кафедре. Учитывая его стаж, он мог смело рассчитывать на повышение. Тем более у него уже был опыт замещения заведующего. В тот же самый год, что и его жена, он был лишён некоторых преференций, однако его никто не посмел уволить. Такие специалисты редкость не только для университета, но и целого города, а то и страны. К выпускному году Николая, его отец остался единственным кормильцем в семье. И к весёлым разговорам за ужином добавились жаркие обсуждения политических событий, которые до сего момента не имели никакого значения в семье Захарчук.
— Лиза, посмотри, шо они творят? – вскидывая руки над головой, возмущался Семён Иванович. Он пристально разглядывал экран мобильного телефона, пытаясь разгадать, что написали в чате его коллеги.
— Нет, они действительно решили перейти от слов к действию, — продолжил он, — теперь они начали писать на украинском в рабочем чате!
— Сеня, успокойся, у тебя может подняться давление! – удачно подобрала причину Елизавета Петровна, чтобы усмирить пыл мужа. Он всегда переживал, что умрёт от инфаркта, как и многие из его родных. Лишь это могло остановить его рассерженную душу, потому как он сразу видел облик матери, когда он видел её последний раз. Тогда он не вынес урока из произошедшего, о чём впоследствии очень сильно сожалел. Его мать после распада СССР упрашивала их переехать в Россию, но он резко отказался, мысленно думая, что ничего не изменится, а, может, даже станет хуже. Тогда она в сердцах сказала ему: «Ну и сгинешь там на своей Украине!». Больше живую он её не видел, лишь приезжал на похороны. С тех пор прошло немало лет, а он при слове «давление» испытывал страх. Реальный осязаемый страх. Пот прошибал ему лоб, руки начинались трястись. Жена знала эту фобию мужа и при случае пользовалась этим.
— Успокоился? – заглядывая ему в лицо спросила Елизавета.
— Да, наверное, немного, — придя в себя, сказал Семён.
— К этому всё и шло! – продолжила она.
— Да к чему шло-то? Всё было в порядке. У нас на государственном языке никто и никогда не говорил. Приехал этот сопляк из Львова и начал тут свою геополитику наводить. Жили без этого прекрасно 20 лет и ещё бы прожили сто. Нарисовался – не сотрёшь, — последние слова он уже сказал абсолютно спокойно, увидев снова строгий взгляд жены.
— Сеня, ты сам подумай, если меня попросили уйти из школы, — крутя пальцем, как бы вытягивая из мужа логическое продолжение её мысли, сказала Елизавета, — ну? Ты понимаешь к чему я клоню?
— Одно дело, когда в школе убирают предмет. Другое, когда заставляют говорить на другом языке. Да и ладно бы со студентами, так нет же, даже между собой!
Коля сидел и слушал этот диалог, не понимая куда пропала та атмосфера домашнего уюта, которая была прежде. Теперь каждый вечер отец возмущался на нового ректора, а мама только и успевала его успокаивать. Конечно, ему уже не десять лет, через месяц стукнет шестнадцать, но он продолжал, как маленький, верить, что всё образуется и вернётся на свои места. Теперь он ходил на футбол с друзьями, которых раньше старался избегать. Иногда участвовал в драках с приезжими болельщиками. Но драки эти не носили никакого криминального оттенка. Он всё ещё планировал стать матросом. Его зачастую брали с собой для устрашения, ведь весь его вид вызывал тревогу у соперников. Высоченный мускулистый парень с огромными кулаками, с острыми чертами лица и широким подбородком выдавал в нём непростого парня с подворотни. За это его и уважали на улице, за это его и тихонько ненавидели. Все его товарищи имели по несколько татуировок на теле, Николай же не принимал этого. Отец всегда говорил ему, что каждая татуировка – особая примета, и прежде всего из-за татуировок его не возьмут в училище либо на любую более-менее престижную работу.
— Мыкола! Захарчук! – продолжил незнакомец с татуировками, — ну ты шо не узнал меня?
— Нет! Отвали чучело! – грубо выругался Николай.
— Ну ты даёшь! Так про друзей говорить нельзя, — понизив голос, сказал парень, — это же я Андрей!
Николай пытался вспомнить его, разглядывая внимательно его лицо. Спустя несколько секунд он всё же опустил кулаки, узнав собеседника. И тут же со всей силы ударил его, разбив одним махом ему нос. Человек упал на пятую точку, явно не ожидая такого поворота событий. Схватившись за лицо двумя руками, он продолжил говорить.
— Значит, узнал! – улыбаясь, сказал он.
— Лучше бы ты мне не встретился! – вновь замахнулся Коля.
— Бей, бей сильнее! – начал подначивать его Андрей.
— Думаешь, что не хватит духу или силы выбить из тебя всю дурь? Думаешь, я не помню какой ты человек? Точнее даже не человек, а мразь, животное, — Николай начинал с каждым словом говорить всё более злее, — Ты и твои уроды испортили мне всю жизнь!
— Слышь, Мыкола, ведь ты же сам согласился?! Сам пошёл с нами! Ты видел своими глазами, как они подстрелили нашего у «Афин»? Сам видел, как они кидали в нас с крыши горящими бутылками? – начал было Андрей оправдываться, вызывая в нём чувство вины.
— Я не собирался никого убивать! Зачем я вообще пошёл туда? – слёзы выступили у Коли на глазах, — Из-за вас погибли мои родители, слышишь!
Андрей не знал об этом, но в душе он всё же порадовался. «Значит его предки были предателями!» — мелькнула у него мысль. Андрей был товарищем Николая по секции бокса. Накануне футбольного матча именно он предложил Коле подзаработать двести гривен. Нужно было только постоять для массовки, создать толпу и покричать националистические лозунги, потом пройти маршем по улицам города и на этом миссия многих ребят должна была закончиться, но всё пошло не по сценарию. Сначала эта толпа встретилась и объединилась с другой группой, уже более радикальной и агрессивной. Потом они вместе пошли по улицам города. Ещё находясь среди кучи народу, Коля заметил во дворах молодых парней в балаклавах, которые переодевались в армейскую форму с георгиевскими лентами, но он не придал этому большого значения. Эти ленты воспринимались для него как нечто доброе и светлое. Когда Коля увидел таких же людей на крыше торгового центра, в душу у него закрались подозрения, что что-то не так. Слишком сильно они напоминали ему тех бравых парней из новостей из столицы. Такие же бритые головы, татуировки в виде черепов, проткнутых кинжалами. Все, как один, были достаточно крепкие и рослые, на вид всем было по 20-25 лет и они точно не были фанатами футбола, скорее они были фанатами более жестокого спорта. По ходу движения кто-то из толпы крикнул, что на соседней улице маршем идут их соперники из Харькова и что их нужно остановить, потому что они кричат антигосударственные лозунги и хотят силой захватить власть. Осознав куда он попал, Николай решил отступить, но толпа несла его, как волна, в самую бурю событий. Кто-то подхватил его под локти, он начал сопротивляться и в этот момент он обернулся и увидел Андрея.
— Мыкола! Ты куда собрался?
— Я не хочу идти дальше!
— Да мы просто постоим! Наше дело за малым! Нужно, чтобы эти «металлисты» увидели сколько нас пришло! Они точно навалят в штаны и побегут! Мы никого бить не будем!
— Я всё равно не хочу!
— Ты чего? Ты хочешь, чтобы они тут начали свои порядки наводить? Они – чужаки. Они не имеют на это права! Пошли давай!
— Андрей! Я не хочу! Попрыгали и хватит!
— Хорошо, но тогда денег тебе не видать!
— Почему не видать? Я же пошёл с вами!
— Потому что ты не идёшь до конца! У нас уговор, ты забыл?
— Нет, я помню! Два часа – двести гривен…
— Какие тогда вопросы? Иди, но ты ничего не получишь.
Последняя фраза Андрея выбила из колеи Николая. Он почти час шёл с этими людьми, прыгал, как сумасшедший, пел гимны и прочие песни, и теперь всё зря? Он уже запланировал куда потратит заработанное. Через два дня у его мамы было день рождения. Он хотел купить подарок сам, не прося у отца денег. По этой причине он и остался. Остался ещё и потому, что многие его друзья также продолжили идти. Он не знал всем ли предложили заплатить за это, и сколько времени они должны были пройти. Одно он точно знал: никто из его друзей не интересовался политикой, и он никогда не слышал, что они любят Родину, как показывали это сегодня. Николай, движимый мечтой купить маме подарок, продолжил идти с товарищами под одобрительный кивок Андрея. Он ещё не знал, чем закончится эта вакханалия.
Дойдя до перекрёстка, толпа остановилась. Впереди стоял кордон милиции. Яркое майское солнце отражалось от щитов и шлемов сотрудников. Прохожие, шедшие по краям улицы, также остановились, ожидая что будет дальше. Некоторые магазинчики начали спешно закрывать витрины железными жалюзи, кто-то из людей пытался убрать автомобили от толпы, загоняя в соседние дворы куда ещё было возможно протиснуться. На некоторое время наступила пауза. Люди стояли и смотрели на милицию. Николай, находившийся примерно в середине колонны, оглянулся назад и увидел, что людей стало в разы больше, чем было изначально. По его подсчётам их было пару тысяч человек. Относительно выставленного кордона сотрудников МВД (их было примерно человек пятьдесят) такая ватага смело могла пройти сквозь них, даже не применяя насилия. Но сотрудники стояли, перед ними бегал в панике невысокий человек в офицерской форме. По всему видно было, что им не справится с такой живой массой. Тем не менее под улюлюканье колонны они подняли щиты и сделали два шага вперёд. Народ засуетился, откуда-то сзади полетели первые камни. Звон бьющихся об щиты милиции самых разных предметов напоминал стрельбу холостыми или из помпового ружья. По краям улицы начали разбирать брусчатку, из дворов тащили палки и железные прутья. Некоторые умудрялись ломать решётки на окнах и выставлять такой незамысловатый забор для защиты. Звуки разбитых окон начали набирать ускорение. Милиция отступила обратно на два шага, но разъярённая толпа уже не понимала, что творит. Они посчитали, что выигрывают это сражение и начали сами наступать вперёд. Офицер, бегавший до начала каменного обстрела перед своими подчинёнными, уже из-под щитов, выхватив громкоговоритель, начал успокаивать фанатов: «Уважаемые граждане! Не нужно нападать на милиционеров! Ваш маршрут согласован в другом направлении!». Из начала колонны послышался очень громкий рёв, словно стая львов одновременно открыла пасть: «Стоять! Не бросать камни!». Это закричал здоровенный мужчина, повернувшись лицом ко всем. Эхом по этой улице разнесся приказ лидера фанатов. Все остановились. Мужчина, лицо которого было закрыто красным платком, как у мексиканских бандитов, был одет в военную форму, на груди у него висела рация, глаза спрятались за солнцезащитными очками. Да и вообще, не был он похож на футбольного фаната, скорее на солдата, причём не местного. К тому же, по обеим рукам у него были опознавательные знаки: на левой виднелся шеврон в виде, похожего на украинский, только цвета отличались своей мрачной палитрой, красно-чёрные. На правой руке была повязка, как у капитанов футбольных команд, только сделанная из красного скотча. Николай внимательно разглядывал незнакомца. Он его ни разу в жизни не видел на футболе, иначе бы он наверняка его запомнил.
— Кто это? – спросил Николай Андрея.
— Так это же тёзка твой – Мыкола, — ответил тот.
— Я его ни разу не видел на нашей трибуне, — сомнительно продолжил Николай.
— Да всё в порядке! Наш он! Только два дня, как приехал с Киева. А так он местный! Коренной одессит, — рассказывал Андрей, поглядывая, что там происходит впереди.
— А почему он в военной форме? Посмотри, у него даже рация есть? – не успокаивался никак Николай.
Андрей не знал, что ответить ему и многозначительно промолчал. Тем временем «Мыкола» о чём-то беседовал с офицером. Было видно, как милиционер нервничает, передвигаясь из стороны в сторону, постоянно громко крича в рацию. «Мыкола» так же достал рацию и начал вести свой разговор по ней, отвернувшись и отойдя от заслона подальше, видимо, чтобы не слышно было его переговоров. По краям улицы началось движение. Откуда ни возьмись прибежали люди с щитами и дубинами с такими же шевронами, что и у их лидера, у некоторых было огнестрельное оружие. Они подтянулись к самому началу колонны и встали в строй. По всему было видно, что люди организованные и уже вооружённые. Не просто обычные фанаты. Их было порядком ста человек. Милиция порядком напряглась и подняла щиты, становясь в строй формата «черепаха». Позади милиции появились сотрудники с оружием наготове. В этот момент решалась очень важная драма. Ведь одно неловкое движение, один не выдержавший напряжения выстрел – и беды не миновать, фанаты столкнутся с милицией и прольётся кровь. Начальник милиции попытался позвонить кому-то на сотовый, но у него не вышло. Это было видно по его недовольному лицу. Он окрикнул лидера фанатов и подошёл к нему быстрым шагом. Под свист первой линии толпы они вели переговоры. Двух минут было им достаточно, и они начали расходится, пожав друг другу руки. Толпа заревела, но при поднятой руке «Мыколы» сразу же утихла. Он указал им другую дорогу, направо от перекрёстка и все двинулись туда. Необыкновенную власть имел над ними этот гигант. Люди, стоявшие на крыше торгового центра, исчезли на минуту из вида.
Внезапно из-за спины милиционеров, как только первые подготовленные люди повернули на перекрёстке, полетели камни уже в сторону фанатов. Началась паника. Некоторые подумали, что это сами сотрудники, но после того, как полетел первый коктейль Молотова, всем стало ясно, что это лишь противники, прикрываясь сотрудниками, атаковали их. Несколько молодых парней получили ожоги, некоторые получили рваные раны головы. На асфальте появилась первая настоящая кровь. Обезумевшие фанаты с новой силой начали отвечать, кидая куски брусчатки, которые попадали и в сотрудников. В воздухе запахло гарью и бензином. Шум толпы усиливался с каждой секундой, с каждым удачно брошенным камнем или бутылкой. В один момент, вроде бы хрупкое, но всё же перемирие, было расторгнуто. Начальник МВД уже ушёл вперёд, шагая в ногу с первыми звеньями фанатов, и не видел, что происходило на том злосчастном перекрёстке. А там происходила реальная бойня. «Черепаший» строй милиционеров начал ломаться из-за возросших попаданий, особенно зажигательными смесями. Он начал принимать совершенно другую форму. Сотрудники, прижавшись к стене ближайшего дома, встали в две шеренги, и медленно отступали, освободив проход по улице. Показались самодельные укрепления: перевёрнутые мусорные баки, листы железа с соседнего забора и целая гора поддонов со стройки неподалёку. Людей из-за этого мусора было плохо видно. Отлично было видно только вылетающие оттуда камни и бутылки. Из толпы фанатов прозвучало: «Мусора с ними! Бей их всех!». И они побежали вперёд, раздался выстрел… Рядом с Николаем упал, его товарищ, подкошенный выстрелом. Пуля попала в шею, перерубив артерию. Кровь хлестала танцующим фонтаном, а Коля стоял и не знал, что нужно делать в такой ситуации. Кто-то оттолкнул его от тела и начал закрывать отверстие в шее чем-то наподобие фанатского шарфа. Коля стоял в оцепенении: в первый раз в его жизни кто-то умирал от пули. Впервые он увидел, как душа покидает тело. Зрачки его товарища резко расширились во всю роговицу глаза, приняв очертание невероятно красивой снежинки, потом также резко с последним глубоким выдохом, превратились в игольное ушко. Ему показалось, что он увидел, как невидимая доселе энергия тепла вышла из человека, оставив его остывать здесь на грязном кровавом асфальте. Этот товарищ не успел ничего сказать, как показывают в кино. На последней секунде он лишь крепко схватил стоящего перед ним на коленях человека с шарфом. Увиденное настолько потрясло Николая, что и он не заметил летящий в него кусок брусчатки. Резкая боль прожгла его. Перед глазами всё потемнело, мысли путались будто его голову перевернули вверх дном. Он пошатнулся и упал рядом с убитым. Некоторое время ему чудилось, что его тоже подстрелили и он умирает. Он пытался найти оправдание тому, почему он оказался здесь, почему не сказал родителям. Больше всего он переживал за маму. Он не хотел, чтобы она винила себя в его смерти. Коля боялся даже приоткрыть глаза. Он думал, что сейчас сможет увидеть своё тело лишь со стороны. Он лежал и слышал грохот толпы, шагающей по дороге. Он всё слушал и слушал, пока не услышал тихий разговор над собой. Это были два парамедика.
— Похоже этого тоже не спасти, — сказал один из них.
— Сейчас посмотрим, ой, рана, конечно, глубокая, но не смертельная. Наверное, просто потерял сознание. Зови скорую! – Николай почувствовал прикосновение на своей голове второго.
Он подскочил, когда понял, что медики говорили про него. Врачи его успокоили и проводили до «буханки». Здесь он получил первую помощь и с перебинтованной головой пошёл обратно. Голова гудела, конечно, и ноги заплетались немного, но он отлично соображал, куда идёт. Вдалеке он заметил человека с георгиевской ленточкой на груди, который кидал в его сторону камни. По-прежнему было не понятно сколько человек скрывается за этими баррикадами, но, судя по интенсивности прилётов, их там было не больше пятнадцати человек. Что останавливало фанатов стереть их в пух и прах – это только огнестрельное оружие. Никто не хотел лечь замертво сегодня. Для многих такая ситуация оказалась откровением. Многие не могли себе помыслить, даже в самых жестоких фантазиях, что кто-то может умереть. Тем более Коля, из-за каких-то жалких двухсот гривен. Послышались ещё несколько выстрелов. Ещё один человек упал, истекая кровью. Коля шёл дальше, как заговорённый. Он уже не боялся умереть, он хотел увидеть кто стреляет, он пытался понять почему и за что их здесь убивают. Чем ближе он подходил к перекрёстку, тем отчетливее он понимал, что выстрелы звучат где-то позади него. И тогда он обернулся, но никого с оружием не было. Только подняв глаза он увидел, как два молодых парня с теми же ленточками, стоя на карнизе торгового центра, стреляют из пистолетов по людям внизу. Коля заметил на правом рукаве одного из них красный скотч. К нему начало приходить понимание, что здесь они попали в ловушку. Их пригнали сюда нарочно, как овец на заклание. Люди из толпы тоже заприметили этих персонажей. Георгиевская ленточка стала для многих фанатов знаком, что это те самые люди, у которых сегодня митинг в честь майских праздников и против событий в столице. Почти все решили, что это одни и те же люди. Вот только у Николая никак не складывался пазл, ведь у него дома тоже имеются такие ленты. Ежегодно его родители ходили на празднование в честь победы в Великой Отечественной Войне. До пятнадцати лет и он ходил с ними. Оба его деда воевали в те годы. Оба были для него героями, и он никак не мог поверить, что стрелявшие исподтишка парни каким-то образом причастны к этому празднику, Дню Победы.
В то же самое время, он никак не мог себе представить, что националисты смогут, пересилив себя, надеть на себя эти чёрно-оранжевые ленточки и стрелять в своих. Ведь для них такой жест был бы похож на пытку. Из толпы прозвучал призыв навестить митингующих на площади, где у них сегодня также было запланировано мероприятие, на что раздался одобрительный гул. И вся людская волна понеслась к берегам советского строения под названием Дом Профсоюзов. Николай также обратил внимание, что стрелявшие с крыши ТЦ исчезли в неизвестном направлении. Из-за баррикад совсем перестали швырять камни, что наводило на мысль, что действительно «митингующие» покинули свои позиции. Он решил, что они сейчас побежали на площадь к своим предупредить, что сюда идут злые фанаты. Отчасти это было так, но на площади такие новости восприняли прямо сказать без должного внимания. Ведь на этом митинге были в основном взрослые люди, многие пришли сюда уже с внуками, молодые пары пришли послушать концерт, дети пришли, чтобы поучаствовать в конкурсах и выиграть сладкие призы. Для находящихся здесь не было никаких признаков того, что их могут избить, поэтому они продолжили празднование. Молодые люди, прибежавшие с такими новостями, последовали внутрь здания и растворились в его коридорах.
Тем временем Николай со своими товарищами уже был на подходе к площади. По пути следования уже было не так спокойно и не обошлось без пары выбитых окон и ограбленных машин. Народ превращался в одичавшее стадо, под националистические лозунги вытаптывающий красивые и уютные улочки, превращая их в загаженный хлев. Нигде не было видно тех самых «митингующих», никто не бежал сломя голову от них. Складывалось ощущение, что они сели в автобус и уехали.
Когда толпа дошла до площади, там уже вовсю полыхали палатки. Несколько десятков людей спрятались, как в крепости, в Доме Профсоюзов. Из окон были видны дети, которых затащили от страха их родители, и совсем седые старики, которых не понятно, как занесло туда. Однако на последних этажах и на крыше опять появились те самые боевики с оружием и коктейлями Молотова, что были на торговом центре и за баррикадами. Они бездействовали, пока фанаты не прибежали на площадь перед домом. Наблюдали, будто выцеливая для себя нужную мишень. В неразберихе, между двумя группировками внизу едва не произошло столкновение. И тут появился тот самый «Мыкола». Подняв левую руку, в который был пистолет, он сделал выстрел. Все замерли и тогда он продолжил командным голосом:
— Мы здесь для того, чтобы эта шушера не захватила власть! Мы здесь за единую страну, за единство народа! Эти люди, здесь, на площади пытаются установить свою власть! Эти люди готовы на преступления и убийства ради своих корыстных целей! Мы не позволим этого сделать, пока мы живы! Я предлагаю захватить этих людей и передать милиции, чтобы их, этих псевдопатриотов, всех посадили в тюрьму! Всех до единого!
Толпа начала выкрикивать что-то про «ножи, гиляки и сепаратизм», на этих словах в них полетели бутылки с бензином, камни, куски штукатурки и сломанная мебель. В ответ раздались выстрелы по окнам. Маленького мальчишку из окна едва-едва не пристрелили. Николай, стоявший поодаль, спрятался за биотуалетами, которых на площади было полно. Сверху также начали палить, правда ни в кого ни разу не попали. То ли не могли попасть из-за бесконечного движения людей, то ли стреляли холостыми. Фанаты попрятались за кустами и за самодельными щитами, лишь десять человек продолжали забрасывать здание подожжёнными коктейлями. На них были каски и бронежилеты. С виду им было не более двадцати лет, откуда они могли взять такую экипировку? На другом конце площади ютился тот самый отряд милиционеров, щиты их были опущены, часть сотрудников подняла забрала. По ним было видно, что они расслабляются. В ста метрах от них стоял ещё один отряд милиции, который был больше похож на ОМОН, но в руках у них были дубинки, щитов не было видно. Человек в офицерской форме МВД что-то обсуждал с начальником ОМОНа. Они смотрели на всё происходящее на площади, как на отличный американский боевик, местами даже давая комментарии, взмахивая и артикулируя руками. Тем фанатам, которые стояли к ним ближе, они подсказывали куда нужно кидать бутылки и где находятся запасные ходы, если вдруг люди решат всё-таки эвакуироваться из здания. Всё это услышал Николай, проходя мимо них. Он заметил своего товарища Андрея, который стоял с дубинкой около левого запасного выхода и поджидавшего здесь людей, и начал двигаться по краю площади в его сторону.
— Андрей! Андрей! Иди сюда! – крикнул Коля, но Андрей отмахнулся от него.
— Ты кто такой? – раздался немного ржавый голос за спиной Николая.
Он обернулся и увидел того самого «Мыколу» во весь рост прямо перед собой. Страх парализовал парня, когда он заглянул в его красные глаза. Он представил перед собой минотавра, жестокого и беспощадного, пришедшего его сожрать. И никто ему не мог подсказать, как выйти из этого лабиринта, никто не привязал шерстяную нить, чтобы он не заблудился.
— Я ещё раз тебя спрашиваю, сосунок? — смочив горло глотком воды, повторил свой вопрос «Мыкола» и приставил пистолет к его голове. Его голос уже не был таким скрипучим, видно просто пересохло в горле.
— Я… Я… Пришёл с Андреем, — заикаясь и показывая пальцем на товарища у выхода, чуть слышно сказал Коля. Андрей, увидев вопросительный взгляд старшего, положительно кивнул.
— Тебя что контузило? – похлопав по плечу Колю, снова спросил Мыкола, — Ты до конца?
У Николая было желание сказать ему «нет», но отказать он всё же не смог и сказал «да». Он был и сам крепок и силён, ростом почти с «Мыколу», но дело было в другом: тот давил его своим авторитетом. Одобрительно, так по-отечески, «Мыкола» пожал ему руку и отошёл по своим делам. Коля, подойдя поближе, снова окрикнул Андрея. Андрей, не выдержав, подошёл к нему.
— Ну что тебе нужно? Что ты хочешь? – гневно спросил он.
— Я хотел спросить, где деньги выдавать будут? Два часа уже прошло, — указав на наручные часы, сказал Коля.
— А-а-а, деньги тебе нужно? Иди у «Мыколы» спроси – он тебе обязательно ответит, — ехидно улыбаясь, сказал Андрей, и вернулся на свою позицию.
Коля, раздосадованный таким ответом, развернулся в направлении «Мыколы», как тут же услышал свист. Это Андрей, увидев первых спасавшихся людей, привлекал внимание остальных. Они гурьбой налетели на людей, били по рукам и ногам палками, ставя на колени и заставляя извиняться непонятно за что. В сутолоке казалось невозможным понять, чего конкретно хотят эти молодые люди от взрослых пожилых людей, чья седина была покрыта неимоверными по силе ударами. Они падали на колени, но их тут же поднимали и с новой силой принимались бить прутьями. Такую жестокость Андрей никогда не проявлял даже во дворе, но тут другое дело – куча беспомощных стариков, которые не могут дать отпор.
Коля старался не оглядываться и шёл вперёд к старшему, на секунду ему послышался мамин голос. Он остановился, пытаясь убедиться, что ему не послышалось, но крики больше не напоминали ничего знакомого. Дойдя до «Мыколы», набравшись смелости, спросил:
— Где я могу получить деньги?
— Ты же хотел идти до конца? Передумал?
— Я договаривался на два часа! Уже прошло больше. К тому же мне сильно прилетело по голове: всё кружится, я не могу. Мне нужно домой.
— Ну да, ну да! Домой нужно! А завтра дома может и не быть. Ведь кто, если не мы выгонит этих коррупционеров из города, а?
— Вы выгоните, у вас получится!
— Я один здесь ничего не сделаю. Ладно, некогда с тобой тут. Сколько тебе обещали?
— Два часа – двести гривен.
— А вот если бы остался до конца – было бы две тысячи.
— Нет, мне столько не нужно, мне двести хватит.
— Хорошо, хорошо. Только смотри потрать с умом, — глаза его улыбнулись, он схватил за рукав стоявшего впереди бойца.
— Дай ему двести гривен!
— Он шо за бензином пойдет?
— Ты дебил что ли? Что он купит на эти деньги? Три литра бензина, баран! Просто дай ему и всё, я сказал!
Боец занырнул в нагрудный карман двумя пальцами и отдал Коле деньги.
— Постой, щегол! Фамилия твоя как? Мне потом, понимаешь, нужно будет за деньги отчитываться, списки подавать, туда-сюда. Ну ты понял? Фамилию свою говори быстро, короче.
— Моя фамилия Захарчук.
— А звать как? Диктуй вместе с отчеством!
— Захарчук Николай Семёнович.
— Всё записал! Свободен!
Коля положил деньги в карман и побрёл к дому, идти ему от площади минут пятнадцать-двадцать, но, так как он был морально подавлен и ранен, он шёл в два раза медленнее. Где- то посередине пути, он начал приходить в себя. Промчавшаяся мимо него пожарная машина, громким спецсигналом привела его в чувство. Он положил руку на голову и почувствовал, что повязка на голове насквозь промокла кровью. Этой же рукой он залез в карман в поисках платка, но лишь замарал деньги. Ключи были на месте, а вот сотовый был потерян. «Наверное, пока перевязывали – потерял» — подумал он. Достав из кармана двести гривен, он с сожалением посмотрел на них, понимая, что этой суммы не хватит на новый телефон. Коля зашёл в квартиру, на журнальном столике в прихожей лежала записка: «Коленька! Мы с папой пошли на митинг! Дозвониться до тебя не смогли. Суп в холодильнике, как придёшь – поешь и обязательно позвони! Люблю, целую. Твоя мама!». Коля подорвался и, не закрыв входную дверь, выбежал на улицу. У него уже не болела голова. Кровь, стекая по лбу, заливала ему глаза. Это придавало ему ещё большее ускорение. За пять минут он добежал до Дома Профсоюзов, где уже не было никого из фанатов. Пожарные потушили большую часть здания. Внутри через окна были видны фонарики и раздавался шум от ходивших там спасателей. На улице уже темнело, а в самом здании от дыма и копоти было ещё темнее. Медики сновали взад-вперёд с носилками, вынося на площадь уцелевших людей, где им уже пытались помочь врачи. Коля разглядывал всех пострадавших в надежде найти своих родителей. Подбегал к машинам скорой помощи, спрашивал у каждого всех ли спасли, всех ли вынесли из здания. Все его вопросы оставались без ответа. Очевидцы произошедшего со слезами на глазах безмолвно смотрели на почти выгоревшее строение. На крыше также были видны люди. Они выжили. Коля без раздумий ринулся в здание. Центральный вход был завален сгоревшими досками, шкафами советского времени, лакированными, с нелепыми узорами в стиле конструктивизма. Тяжелые и невероятно мощные двери парадного входа были сожжены дотла. На первом этаже творилась немыслимая разруха, большая часть коридора была не затронута огнём, что было в принципе казалось не понятным. Даже ковры на полах были скомканы, но уцелели. Повсюду валялись дубинки, биты, огнетушители. Картины советских художников были сорваны со стен, разбитые гипсовые бюсты руководителей СССР лежали кусками по краям пролёта. По центру здания было видно, как именно распространился огонь. Видимо, люди, открыв окна на верхних этажах, создали естественную тягу, как в дымоходе, поэтому выгорели центральные лестничные пролёты и последние два этажа. Со страху митингующие поднимались всё выше и уже там встретили свою смерть.
Коля стремглав поднялся на второй этаж, потом на третий, но родителей он так и не нашёл. В какой-то момент он решил, что всё-таки они выжили и сейчас находятся в больнице. Но что-то необъяснимое тянуло его ещё выше, на четвёртый этаж. Послушав внутренний голос, он уже не так быстро начал подниматься на предпоследний этаж. Дыхание его становилось хриплым, концентрация угарного газа здесь явно было самой высокой. Он упал на четвереньки и пополз в таком положении вперёд, в памяти его сразу всплыла картина его спора с отцом. «Моська» — мамины слова звенели в его ушах. «Моська» — смеялся невидимый отец. «Моська» — и Николай увидел перед собой знакомое платье и пиджак. Елизавета Петровна и Семён Иванович распластались на полу в обнимку, тела их были расположены недалеко от центральной лестницы. Им было далеко до спасения. Николай пытался не закричать, лишь жестокая боль схватила его за самое сердце. Слёзы хлынули на дымящиеся под ним угли и начали шипеть, испаряясь. Он схватился за грудь, воздуха стало мало. Он совсем слёг, чтобы хоть немного подышать и подвинулся ещё ближе к родителям. Свернувшись калачиком, он обнял мать одной рукой и потерял сознание.
