Сломал. Все, теперь завидовать мне нечему.
— Она же, чертова католичка, уповала мне на церковь, — продолжал Трай, — говорила о всех заповедях, что запрещают войну, пыталась уговорить уйти. Ха, представляешь? Она искренне, как фанатичка, верила, что Бог не желает войны. Что Бог всех любит нас. И границы не имеют значения.
Теперь он снова подошел ко мне.
— Только границы сейчас и имеют значения. И все, кто в этом сомневаются, тупые ходячие мертвецы.
На его лице была снова та безумная улыбка, что я видела в университете. После чего последовала не менее безумная речь.
— Я убил ее. И всех тех, кто был с ней. Женщин, их мужей, детей… даже мамаше этого Найтингейла перепало! Не сбежав он тогда с выпускного, как настоящий трус, сгорел бы вместе с ней в церкви! Ха-ха!
Я в ужасе слушала то, о чем он говорил. Пазл в голове сложился. И мое понимание как будто придавало мне силы.
Снова встать и попробовать отбить у него свой нож.
Или перерезать горло чем-то еще.
— Федералы тогда даже не поняли, чем это мы их тогда поджарили, — не унимался Трай, — все искали динамит. Только забыли, с кем имеют дело. Ведь мы — «Саузен Пауэр», — направил он мой нож ввысь, — чтим свои традиции, не забываем корни. В том числе, и что нас вырастило.
Повернув налево, он, подойдя поближе к тому столу, выдвинул из его ящика что-то красное. Что-то, похожее на апельсин или грейпфрут.
— Ты не представляешь, какой мощью обладает она, — сказал он, аккуратно демонстрировав мне ягоду, — может положить всю улицу в считанные секунды.