Улыбкой той самой девушки, которая, как он раньше предполагал, вообще не умеет улыбаться. В купе как будто стало теплее и солнечнее.

Когда поезд издаёт последние гудки за пару километров от платформы, они оба начинают собирать свои вещи: Кай — быстро, проворно и торопливо, Шура — умиротворенно и спокойно; он помогает ей свернуть постельное белье и приподнимает её над полом, чтобы она положила его на верхнюю полку, а затем резко огребает от неё по шее оплеуху. Несмотря на то, что она должна бы на него злиться, Кай чувствует только лёгкость, пьянящее счастье и благодарность.

— Ещё раз меня поднимешь — я загоню тебе биту по самое не хочу знаешь куда, — она грозит ему пальцем, нервно собирая рюкзак, и не замечает, что её тетрадь с записями падает под стол, так как она с улыбкой смотрит на Шуру, который торжествующе возвышается над ней в силу своего роста.

— И не жалко же тебе тратить силы на подобные вещи… — он улыбается ей в ответ, однако старается воспринимать её угрозу всерьёз: на что способна эта девчонка — кто её знает. Шура укладывает в сумку свои книги и перекидывает лямку от гитары через плечо, примерно представляя, как сейчас они сойдут с поезда и выйдут на пшеничное поле, по которому он так часто бегал в детстве, когда вместе с сестрой уходил гулять как можно дальше от дома и возвращался обратно лишь под вечер. Ему вспомнился запах утренней росы, последних увядающих цветов и сырой земли, голубое бесконечное небо и огромные вереницы облаков, летящих отдельными группами, совсем как гигантские птицы. Несмотря на то что придется долго идти, всё же это стоит того.