Она поправляет лямку своего рюкзака на плече, когда они, наконец, спустя десять минут изнурительного поиска, находят выход из здания вокзала; Шура останавливается и убирает ладонь, в которой минуту назад находилась уже согревшаяся ладошка Кай, в карман пальто и смотрит как будто сквозь её макушку.

— Хочешь есть? — он смотрит сначала куда-то вдаль, над её головой, затем фокусирует взгляд на её глазах и понимает, что мысленно она уже согласна на что угодно, что бы он ни предложил. «Неужели ты можешь сделать что-то иное в такой ситуации, моя хорошая?» В её глазах появляется искра согласия, которую он замечает отчётливо практически сразу, и поэтому они направляются в маленькую забегаловку, из которой пахнет выпекающимся слоёным тестом и горячим растворимым кофе. Кай схватила его за рукав, заставив остановиться.

— Твоя ладонь слишком тёплая, я не хочу её отпускать, — сказала она и почувствовала себя романтичной, глупой идиоткой, когда увидела его расцветающую на губах улыбку, которую так хотела увидеть в течение всего утра. Часы уже нервно бьют полдень, воздух сотрясается от ударов курантов на циферблате, утренний туман, больше похожий на сигаретный дым, окончательно поднимается к небу, а роса на траве исчезает без следа, — только в двенадцать часов дня, спустя пять часов от его начала, Кай видит его улыбку и чувствует разлившееся по сердцу тепло, тягучее, сладкое и золотистое, как жидкий мёд. — И хватит на меня так смотреть! Обычно не в моём вкусе выдавать какие-то глупые романтичные цитаты, а говорить красиво я не умею!