Этот  бокал  вина  в  ее  руке. И  все  движения. И  ее  девичьи  мысли, только нацеленные  на  любовь. Ее  мелькающие  под  музыку  гремящего  ее кассетного  магнитофона.

  В  коротком  домашнем  тельного  цвета  шелковом  халатике  черненькие  от загара  красивые  ножки, завлекающие  меня  к  себе, на  палубе. Летящей  по волнам  нашей, тогда  яхты.

  И  то  ее в  главной  каюте  вечернее  платье, и  туфли  на  шпильке  и  ее…

  Ее  говорящий  без  слов  беззвучным  голосом  взгляд — Не  уходи! — Когда  мы одни  первый  раз  беседовали  с  глазу  на  глаз  в  главной  каюте  Арабеллы.

  Я  была, тогда, первая  ее  настоящая  любовь. Любовь  посреди  Тихого океана. Первая  и  единственная  так  и  оставшаяся  навечно  застывшая  в тропических, тихоокеанских  волнах  любовь.

  Я  вспомнил  ее  тогда, когда, она, в  этом  своем  шелковом  коротком халатике, мелькая  голыми, почти  черными  от  загара  бедрами  ног, теряя  эти свои  домашние  тапочки  с  маленьких  девичьих  ступней, неслась, сломя голову  ко  мне. Напуганная  в  панике  на  нас  нападением  коралловых  акул, И, потом  ее  обиду  и  слезы  за  пролитый  еще  ею  недоваренный  мясной  суп. И  наш  дурацкий  ржач  на  всю  округу. От  того, что  остались  живы, благодаря  тому  вылитому  за  борт  Джейн  супу.

  Ее  отчаянный  испуг  за  мою  жизнь. Ту, стаю  в  коралловой  лагуне  атолла акул. И  как  я  пулей, вместе  с  тяжелыми  баллонами  акваланга, вылетел  на  палубу  Арабеллы.