— Не  подходи! — она, кричала  мне  в  отчаянии, тоже  вся  заплаканная, целилась  в  меня. И  ее  руки  тряслись. Она  могла  выстрелить, но, не стреляла.

— «Почему?!» — думал  тогда  я. Все  очень  просто, Джейн  любила  меня  как никого  другого. И  как  бы, не  винила  за  гибель  брата, даже  не  зная, что  там  внизу  под  водой  произошло. Она  не  могла  нажать  на  курок  пистолета.

— Я — произнес  тихо, помню  я  ей, сам  обливаясь  слезами — Я  не  смог  его уберечь. Милая  моя. Не  смог. Как  бы, не  старался, не  смог. Прости, любимая. Если, сможешь.

  Я  встал. И  повернулся  к  двери, ожидая  выстрела  в  спину, потому  как Джейн  не  могла  выстрелить, смотря  мне  в  мои  в  слезах, такие  же  убитые сожалением  и  горем  синие  с  зеленью  чарующие  любовью  и  преданностью глаза. Глаза  своего  любимого. Влюбленного  в  нее  до  безумия тридцатилетнего  русского  моряка. Моряка  полюбившего  молодую  лет двадцати  девяти  безумной  красоты  американку.

  Я  пошел  медленно  до  выхода  из  каюты. И  встал  в  проходе  у  сломанной двери  каюты  Джейн. Я  ждал  выстрела.

  Выстрела  так  и  не  последовало. И  не  последовало, вообще  ничего. Я просто, вышел  в  коридор  между  нашими  каютами. И пошел  наверх  на палубу  Арабеллы, проклиная  все  на  свете. И  себя, в  том  числе  за  все, что случилось. И  в  первую  очередь  за  то, что  тогда  не  сказал  ничего  Джейн  про  наше  последнее  роковое  с  Дэниелом  погружение.