Алетэй был вне себя от злости. Он выбежал из лифта на первом этаже и направился к обрыву острова. Он сел на самый край. Город внизу казался необычайно жалким. Чувства казались необычайно глубокими кинжалами. Они вонзались слишком глубоко. Парень не хотел разбираться, что к чему, его это интересовало мало. Он просто хотел придумать себе красивую историю, обвинить кого-то во всех своих проблемах, умереть и оставить груз на душе всех тех, кто его любил. Впереди ничего, позади все. Как жить, когда ты думаешь, что твоя любимая и твой лучший учитель изменяют тебе?
«Лори посмотрела в глаза Либертосу своими, которые были заплаканы». На самом деле если бы Ал не пришел сейчас, либо среагировал бы адекватно, то такого бы никогда не случилось. Их губы сблизились. Они поцеловались. Поступок Алетэя тоже вполне объясним. Он в течение месяца мучился со своим «любящим» дядюшкой, который с садистским напором пытал своего племянника, придя к своей девушке. Ал мог ожидать только гостеприимный прием, и уж точно не голос взрослого мужчины в ее спальне. Он, конечно, вспылил и при хорошем настроении отреагировал бы вполне адекватно, но сейчас ему не хотелось разбираться, спрашивать, вдумываться. А тем более вторая картина его поразила настолько сильно, что он хотел просто умереть, просто полететь навстречу ветру.
Алетэй смотрел вниз, на город, который подарил ему много горя и счастья, он знал, что один прыжок отделяет его от …от вечного покоя, от отсутствия волнений, забот, работы, учебы, любви, ненависти. Впереди только солнечный свет, небесная гладь и мать земля, которая примет всех детей обратно в доброе и бесконечно широкое сердце. Алетэй не понимал своей необоснованной злости. Он видел только то, что хотел видеть, как делают это все люди на земле. Все противоречат действительности, придумывают себе проблемы, создают их себе, наверное, чтобы разнообразить свою скучную жизнь, которая, словно банальная настольная игра, не веселит человека если в нее часто играть. Кто-то увлекается музыкой, кто-то хочет стать слесарем, кто-то экономистом, кто-то хочет… и хочет каждый обычно меньше, чем заслуживает, ведь волочить существование в оковах социума – это разве жизнь? Как вообще возможно освободиться от этих оков? Уйти в лес? Исчезнуть из городов? Исчезнуть из деревень? Но останется язык, одиночество будет напоминать о том, что кто-то когда-то говорил, а одиночество, не одиночество ли языка? Сама возможность говорить, когда говорить не с кем – не это ли оплот социальности? Значит, избавиться от людей и от своих социальных погрешностей можно только одним способом. Избавиться от любви, избавиться от всех надежд и всех желаний. Избавиться от страдания – не это ли достойная цель. А для этой цели есть одно средство.
