Интересно, что все визиты Федора Ивановича всегда заканчивались в той же мастерской, где он уединялся со Петровичем и о чем-то долго беседовал. Содержание этих бесед интересовало всех, а особенно Гульжан Акимовну, но о том, чтобы спросить о них Петровича, не говоря уже о Фёдоре Ивановиче, даже подумать было неловко. Представить себе, что Петрович стучал на персонал или жаловался спонсору на жизнь совсем не укладывалось в образ завхоза, а о чем ещё можно было рассуждать битых два часа с глазу на глаз в неопрятной каморке Петровича никто не понимал. Стало быть – тайна какая-то, а тайна рядом всегда опасна. Ну если и не опасна, то неприятна.

   Общий выход персонала на встречу спонсора Петрович, как всегда, проигнорировал, и ждал его у себя в каморке. Не то чтобы ждал, не готовился специально, просто знал, что придёт.  

   Свита, теперь с Фёдором Ивановичем во главе, совершила дежурный обход по детскому дому, все слова и просьбы были сказаны, и встречные обещания получены. В одной из комнат произошла внезапная задержка, которая и изменила весь намеченный двумя сторонами план посещения спонсором детского дома.

     Когда все вошли, детишки послушно встали и громко поздоровались. Комната предназначалась для игр и обучения детей начальной школы и спонсору показали новые парты и пособия, купленные только недавно. Дети были искренне, по-детски рады, что Фёдор Иванович пришел, он это и видел, и чувствовал, и ему всегда было неловко перед ними. И всегда огромное чувство вины, всеобъемлющее, непонятное, тревожное охватывало его, когда он наконец их видел. И он терялся и понимал, что никакими подарками и никакими деньгами, он никогда не сможет дать им именно то, в чем они действительно нуждались. И если он поддастся порыву и начнет им всё самое нужное отдавать, вот сейчас, здесь, сразу, то сердце его не выдержит и разорвется на части, и он умрет, но не насытит их детские сердечки любовью. Его просто не хватит на всех и от этого он страдал.