Теперь он понимал, что нужно было остаться в Калистоге и сесть с Федором под хурмой (он знал, что они часто остаются там после службы) и выпить с ним и все рассказать. Не  в церкви, не в виде покаяния, а просто, сидя за одним столом, все передать этому голубоглазому пацану  с лицом убитого им солдата. Рассказать не только о том расстреле, а рассказать всю жизнь, про отца, деникинского офицера, про мать расстрелянную немцами, про войну, плен, про тысячи тех русских, которых он видел в разрушенной войной стране, про семинарию, про матушку Марию, про сына, сгоревшего от водки, про смерть и про любовь. И передать самое главное, что он постиг в долгие годы служения. Что все слова, всех священных писаний в мире можно заменить одним только словом – «любовь». Ведь если любишь – не убьешь, если любишь – не украдешь, если любишь − не обманешь…  И вся жизнь человека  нужна, только для того, чтобы убрать это «если».  Так просто и так невозможно. Так невозможно просто.

        Вместе с ребятами в церковь вошел и Чертушка. В жизни Федора он появился не так давно и Федора по-своему любил и оберегал. Когда Федя был не один, он никогда не материализовался и никто, кроме Феди, его не видел и не слышал. Когда же они оставались вдвоем Чертушка появлялся, как всегда в белой сорочке и черном смокинге, идеального пошива, с перстнем на пальце и татуировкой на руке. Федор тоже по-своему любил и ценил его компанию, хотя ни за что в жизни в этом бы не признался. Ни одной поездки в церковь черт не пропускал. Войдя в храм, он сразу сел за столик, на котором хранились свечи, и лежала записка отца Владимира текстом вниз. Он взял записку, прочитал ее и аккуратно сложив, сунул во внутренний карман смокинга. «И что они все торопятся, все спешат куда-то» − подумал он.