— И ты хороший Сэмуля… Я тебя не то, чтобы люблю… это неправильно… но я тебя уважаю, несмотря на то, что ты пиндос… но ты какой-то пиндос неправильный… вон, жениться летишь туда куда надо… Там сейчас хорошо, осень, красиво… Листья разные…

     — Там сейчас такая ж осень, — подхватил Есениным Сэм, —

        Клены листья в окна комнат,

        Ветки лапами забросив,

        Ищут тех, которых помнят…

       — Тебя там помнят, Ваня? — спросил Сэм.            

       — Не знаю. Наверное, помнят. Вернее, помнит. Одна точно. А я сволочь, Сэмушка, какая я сволочь. Если бы ты знал… Налей, выпьем.

       Сэм налил. У них как-то так повелось – платил Иван, а Сэм наливал. И очень хорошо они ещё сидели и даже спели тихо, почти мыча, как Штирлиц у камина. Прямо идиллия, весна сорок пятого. И так бы идиллически все и закончилось, дотащились бы пошатываясь до контроля, обнялись бы и расстались до свадьбы, кабы не фотография. И дёрнул же чёрт Ивана попросить показать невесту. И Сэм показал. Достал из портмоне фото и гордо протянул Ивану:

     — Вот смотри, Аннушка моя, с мамой, тёщей, по-вашему. Красавица моя, — он пьяно улыбнулся, и потянулся губами к фото.

     Но Иван отвел руку с фотографией и уставился на женщин, строго позирующих фотографу. Точно такая же фотография была установлена недавно на рабочий стол его компьютера и каждый день, начиная работать, он видел лицо своей постаревшей однокурсницы Лены и её, и его дочери Анны, которую он видел на бесчисленных фото, от рождения и до выпускного в его же Альма-матер и никогда, никогда ещё вживую.