Ник замолчал, налил водки в рюмку и сразу выпил. Посидел, подумал, потом сказал:

                − А вот я бы не полез, князь. Как ни противно это сейчас говорить, но я знаю, что я бы не полез. Самое большее кинулся бы разнимать, потому что меня, как раз, воспитали.

                − Так и я кинулся разнимать, а потом так сложилось, − князь потрогал губу.

                − У меня бы не сложилось, − задумчиво сказал Ник.

                − Да брось ты, − неожиданно выпалил Иван.

             Ник посмотрел на Щербацкого, налил две стопки и сказал:

               − Самое замечательное в этой истории, что мы, наконец, перешли на «ты», Ваше Сиятельство.

              Князь Щербацкий поднял рюмку, посмотрел на Ника и весело произнес:

              − Ну что, будем здравы, бояре?                   

              − Дворяне, Ваш Сиятельство, дворяне, − улыбнувшись, поправил Шимановский.

           Дворяне выпили и помолчали. Молчали уютно. Несмотря на разницу в возрасте им было хорошо в компании друг с другом. Князь был поражен, внезапно открывшимися знаниями Ника, его кругозором. Да и китель со звездой внес интригу, и так и не поняв всего события в его целом, Щербацкий не знал, как относиться к Нику в обличии советского генерала, то ли списать, как и говорил Ник, на Черкизовский рынок, то ли… А вот тут уже надо было копаться, и душу вынимать из Ника, но Ник все пути к душе отрезал, а копаться было некогда. Внезапно появившиеся чертовы деньги требовали быть пропитыми. И как ребята ни старались, пропивались деньги медленно и как-то необычно для пьянки экономно, хотя вроде ни в чем себе не отказывали, платили везде по Гамбургскому счету, а бабло если и таяло, то как-то вяло, как снег в феврале. Общак держал Ом, как самый трезвый, он же и платил везде по счетам, но на постоянный вопрос: «А сколько там осталось?», всегда отвечал: «До хрена еще, не парьтесь». Точную сумму этого «дохрена» никто не знал, но почему-то все понимали, что еще много больше половины, и ниже этой половины никак не опускалось. Алекс пару раз попробовал пропихнуть идею «все поделить», был назван князем презрительным «большевик» и отстал. Все почему-то понимали, что эти деньги имели только одно предназначение. Они должны были быть пропиты, даже если нужно ценой жизни.