Итак, смерти он сильно не боялся, мать свою порой ненавидел, порой скучал, а церковь откровенно не  любил, хотя иногда туда и ездил. Тут надо сказать, что его поездки в церковь носили чисто прикладной и даже похотливый характер. В православной церкви св. Симеона в Калистоге собиралась с окрестных городков почти вся русская иммиграция. До сих пор не пойму  как правильно писать – иммиграция или эмиграция. И так и эдак, вроде, верно. Хотя в варианте «эмиграция» есть благородный оттенок белоэмиграции, а в слове «иммигрант» явно присутствует, пусть и криво, — гастарбайтер. Те бежали «от», а эти бегут «за». Одни от смерти и унижения, другие за хлебом насущным. И если честно, то и не за хлебом. Хлеб был, но хотелось туда сверху много масла и сверху масла чего-нибудь сильно вкусного, лучше бы икры. Бывало, и часто, бежал творческий люд. Музыканты, писатели. Вроде как от преследований.  Но что интересно ни один из уехавших «преследуемых» в России писателей ничего значительного в литературе не создал. Как будто вместе с преследованием исчезал и талант.   Все русская классическая литература написана в России. Конечно, был Набоков и Довлатов, и громко долбил в колокол Герцен, и что? Последний русский классик, как ни странно, советский казак Шолохов.   В отличии от эмигрантов все иммигранты врут. Все. Исключений нет. Кто-то больше, кто-то меньше. Очень это заметно в излишней любви к оставленной Родине, либо в излишней привязанности к Родине новой. И боже упаси винить их за это. Зная многих из них лично, и сам, будучи одним из них, я теперь понимаю, что окажись они в тех страшных годах перелома России начала 20 го века,  многие искренне бы пали по ту или иную линию фронта. Им достался перелом конца века, странный, подлый, неприлично демократичный. Вместо рек крови первой революции пролились реки подлости последней. Ну да бог с ними с революциями. Нужны они странам также, как и болезни людям, и также как и болезни людей вести должны к исцелению, либо к смерти, крайнему виду исцеления.