Васька отъехал в гости с гитарой, запивать и заедать тоску, Юрка собрался на дискотеку уже без Маньки, а Игорёк стал готовиться. Купил розы, одел костюм и напился.

    Смеркалось. Как оно мне нравится, вот это вот – «смеркалось». Вроде как производное от «смерти», а всё равно живенько, с подходцем – готовьтесь щас начнётся. Ну и началось.

   Игорёк решительно, без стука, вошёл в комнату к Мане. Никого. Решил подождать. С собой он прихватил чекушку водки, чтобы если радость — отпраздновать, если горе – залить. Взял со стола чашку, кусочек хлеба, открыл чекушку – начал ждать.

    Васька в это время изливал новой знакомой свою тоску и пел о любви несчастной. Я подозреваю, что он, подлец, даже не столько страдал, сколько разыгрывал перед девицей беспроигрышную карту – «брошенный мужик». Ну да – не судимы будем.

    Маняша же, учуяв носиком своим дворянским, что Юрка уже отходит от причала, подкрасилась и рванула на дискотеку, сама не зная — то ли уличать, то ли спасать. А Юрка уже оценив все шансы на танцполе, увидев Маню, сразу сдался, разумно решив, что от добра добра не ищут и стал с ней танцевать, по-хозяйски тиская. Маня успокоилась и повеселела от простой женской радости – сегодня он мой.

    Игорёк в это время придумывал, как оригинальнее сделать предложение и вот до чего додумался, прикончив чекушку. Он улёгся под Маняшину кровать, с той мыслью, что когда она вернётся и ляжет спать, он высунет из-под кровати руку с цветами и возложит ей на грудь, а следом появится и сам, весь такой оригинальный, что она впечатлится и не устоит, а он скажет, что это теперь навсегда. С этим «навсегда» у людей вечно проблемы. А его просто не существует. Ну да ладно.