В церкви все также горели свечи и дым, смешиваясь со светом, поднимался к куполу бледно желтыми кружевами. Ольга, Федор и Иван, задохнувшись и потеряв сознание, лежали на полу головой к выходу и ногами к алтарю. Они лежали очень ровно лицами вверх, а над ними тихо и плавно раскачивалась тяжелая, кованая  люстра. Чертушка давно перестал дирижировать и стоял перед алтарем, монументально сложив руки на груди. Он как то странно повзрослел. Исчез мальчишка. Лицом и фигурой он стал похож и на Федора и на князя одновременно, и так сильно, словно был их братом. Вместо смокинга на нем была форма бойца советской армии времен сороковых годов. Он видел как, сгруппировавшись, влетел в дымный проем рядовой Шанцев.

                  Оказавшись в церкви, Владимир пробежал мимо лежавших ребят, спустился по ступенькам за алтарем к двери, ведущей в усыпальницу князей Щербацких, и сразу нашел ключ, долгие годы лежавший в кирпичной нише слева от двери. Внутри усыпальницы было сыро и свежо, дым не проникал вниз, и исправно работала естественная вентиляция, заложенная еще при строительстве и выходящая далеко за церковь. Владимир быстро перетащил ребят и аккуратно положил их на плиты, под которыми лежали предки князя Ванечки. Он осмотрел всех по очереди и убедился, что все живы. После этого он снова поднялся в церковь. Ему нужна была записка.

                 Стол, на котором он оставлял ее находился теперь посередине церкви, под куполом. С двух сторон стояли табуретки. Одна была пуста, на другой сидел тот самый, расстрелянный Шанцевым солдат и читал записку отца Владимира. Владимир подошел и сел на пустой табурет напротив солдата. Тот отложил записку и они стали смотреть, даже не  смотреть, а с искренним интересом рассматривать друг друга. Так же горели свечи, и также качался желтый дым, но дышали оба ровно и спокойно, словно не внутри пожара были они, а на горной речке. В проеме двери горело колесо и капот Тойоты Тундры, огонь медленно и основательно заползал в храм.