Мечта никогда не должна исполняться. Материализованная мечта, как минимум приносит разочарование, как максимум суицид.

                                            *******

      В этот вечер четверо мужчин напились крепко. Сначала много смеялись. Переключали телевизор с канала на канал и в сотый раз ржали над распластанным по асфальту Алексом, вставали и аплодировали его театральному уходу. Даже, нарушив традицию, поднимали тосты. Потом опьянев, пели. Федор взял гитару, Саша сел за рояль. Пели русское протяжное, хором. Ник словa знал, но не пел, а просто умилялся. С возрастом он стал слезлив. Николас родился в Китае, в Харбине. Ходил в русскую школу для мальчиков, а затем в гимназию. Родные называли его Ника, так последняя императрица называла царя Николая Второго. Тоже последнего. Когда закончилась война, они всей семьей переехали в штаты. Для него эти ребята, приехавшие из загадочной страны предков, были и близки, и непонятны. Маме исполнилось всего два года, когда семья сбежала от ужасов революции. Мама была строга, большевиков ненавидела ежедневно, как будто они жили по соседству и много не рассказывала. Замуж она вышла там же в Харбине, за русского эмигранта, в прошлом марксиста-теоретика. Он и стал папой Ника. Как только Ника научился читать, папа подсунул ему «Капитал» Маркса, вместо букваря, а затем труды философа-анархиста Кропоткина, одного из немногих, которых пожалел Ленин специальным декретом. Бабушка рассказывала много и путано. В детской Никовской головке красоты их фамильного имения перемешались с кровавым ужасом большевицкого нашествия и непонятной теорией прибавочной стоимости. Что интересно позже он уже сам увлекся марксистским учением и правдами неправдами доставал труды Ленина, а позже и Сталина, и сильно пытался вникнуть. Все его знания о России и СССР были знаниями широкими, твёрдыми, но книжными. Россия – живая, огромная, красивая, кровавая пришла в его жизнь с этими парнями. И он жадно изучал их и через них новую Россию. Князь Ванечка, тоже никогда не был в России, но тоже много знал из книг. Читал он преимущественно русскую классику. В его манерах, разговоре и облике Ник угадывал всю династию старинного рода князей Щербацких. Иногда глядя на аристократическое лицо князя, слушая его, немного нарочитую правильную речь, речь интеллигента, он явственно понимал, что в любой момент, в других, более жестких обстоятельствах, князь убьет человека легко.  Выхватит кинжал и убьет, как убивали его далекие предки. И вытрет кровь о плащ врага. Он наблюдал бешеные запои Федора, вплоть до потери им человеческого облика. Удивлялся неподъемной работоспособности Александра и где-то в глубине расколотого эмигрантского сознания понимал, что вся эта троица – всего лишь грани, какого-то одного огромного существа, живущего по другим законам, вернее вне всяких законов. У них есть свои, неведомые правила и он, Ник, эти правила знает, но сам он этими правилами не живёт и жить не может, при всём желании. Они же эти правила не знают, но ими и живут. Правила эти в крови, в ДНК и они следуют им, и если надо жизнь положат. Он видел, как любят жизнь его юные русские друзья и как не дорожат ей. Николас любил их и за них переживал.