— Вашими молитвами, Фёдор Иванович, вашими молитвами, — ответила Гульжан Акимовна, —  Ну наконец-то, вчера еще ждали. Не балуете вы нас. Ведь год уже не были. Ну пойдемте, пойдемте, ребята сюрприз вам приготовили. Ждут не дождутся. 

    Его сначала провели по всему зданию, показывая достижения и жалуясь на неудачи. Достижения, в основном, были декоративного плана – новые ковры, игрушки и кое-где мебель, ремонт в спальнях и актовом зале. Неудачи касались капитальных вещей, таких как постоянно протекающая кровля, трещина в кирпичной кладке здания, и, по-прежнему пьющий, завхоз Иона Петрович. Петровича Фёдор Иванович знал давно, еще с первого приезда и испытывал к нему необъяснимую симпатию. Симпатия, видимо, основывалась на том, что просто один добрый человек встретил другого такого же доброго, и, незримо работающий внутри каждой живой сущности прибор, определяющий, как в военном самолёте «свой» — «чужой», безошибочно пикнул – «свой». На Гульжан Акимовну этот прибор у спонсора никак не пикал, а только шипел и потрескивал, тужась выдать результат.

    «Проблема Петровича» заключалась в том, что уволить его не было никакой возможности, потому как он уже давно стал частью детского дома, такой же как дети и территория. К тому же и с детьми, и с территорией у Ионы Петровича была любовь, давняя и взаимная. И если он мог, не напрягаясь, послать по матушке и директрису, и любое другое начальство, и полуначальство, то территорию и детей он обихаживал, как родных, без всяких на то указаний. К тому же на ту зарплату, что получал завхоз, других желающих было не найти, а если бы и нашлись, то только с умыслом чего-то дополнительно уворовать, чего Петрович себе позволить не мог, в силу особых внутренних законов и понятий. Понятия эти сформировались у завхоза сначала в армии, потом на зоне, а потом в монастыре где он провел немалую часть жизни, но так и не прижился. Своей семьи у него не получилось, и теперь он жил интересами этой большой общины-семьи, в которой чувствовал себя и папой, и дедушкой одновременно. Всякий раз посещая сей детский дом, Фёдор Иванович втихаря, через водителя, передавал Петровичу большую бутылку «Виски».  На этом «вискаре» завхоз настаивал потом кизил и лимон, чтобы хоть как-нибудь сбить мерзкий запах фирменной сивухи. Так называемая «проблема Петровича» заключалась даже не в том, что он пил в ежедневном режиме, а в том, что он в том же режиме говорил. А говорил он только то, что думал, прямо и резко, как дрова колол. Он мог небрежно относится к повседневным своим обязанностям, но когда зимой лютый мороз порвал всё отопление в детском корпусе, он быстро соорудил из бочек три «буржуйки», установил их в актовом зале и трое суток без сна, не останавливаясь, топил их, пока весь детдом в этом зале жил, и никто даже не кашлянул ни разу. Потом, когда ремонтники наконец все починили, он эти три дня себе вернул, беспробудно пропьянствовав в мастерской, где и жил.