Дмитрий, что-то  хотел  пролепетать, но  не  получилось. Он  только  смотрел искоса  помутненными  вялыми, словно, пьяными  глазами  на  эту  лесную молодую  красавицу, положив  подбородок  падающей  от  слабости  головы  на ее  девичье  молодое  правое  плечо. И  прильнув  своей  левой  небритой  щекой к  темно-русым  сплетенным  в  длинную  косу  до  самого  гибкого  пояса красавицы  волосам, он  смотрел  искоса  мутным  вялым  болезненным  своим  взором  на  лесную  понравившуюся  ему  незнакомку. На  такую  же, как  и  ее дочь, которая встретила  их  двоих  у  самой  бани. И  шла  теперь  за  ними  сзади, подметая  веником  из  березы  их  следы.

   Они  были  действительно  сильно  похожи  друг  на  друга. Почти  на  одно лицо, только  волосы  дочери  были  светлее  матери. И   сейчас, они  вершили  обе, старинный  какой-то  ночной  обряд.

  Дмитрий  почувствовал  жаркое  женское  тепло. Тепло  от  ее  близкого молодого  девичьего тела. Она  была  старше  Дмитрия, но  насколько  нельзя было  определить, но  видно  было, кто  из  них  дочь, и  кто  мать  по  обращению  друг  к  другу.

— Мети, мети  и  не  смотри  на  нас – сказала  она  идущей  следом  за  ними своей  лесной  волчице  дочери.

   И  она  обняла  его  как  родная  мать. Мать, которой  он  не  видел  с  самого детства. Он  не  знал, что  такое  мама  еще  с  самого  малолетства. В  какой-то степени  он  был  еще  ребенок. Хоть  и  был  тогда  еще  военным  летчиком. Дмитрий  сохранил  в  себе, то  детдомовское  детство. И  чувство  разлуки  он нес  в  себе  всю  жизнь. Вот  почему, он  так  тяготел  к  детям, а  они  тянулись  к  нему. Дмитрию  не  хватало  этого  детства, которое  он  так  до  конца  и  не  получил. Война  его  отняла  у  него  совсем.