ШПРЕХ: — Вы шумите, а шуметь в цирке нельзя.
ЖАКОМИНО: — Мне нельзя шуметь в цирке, а Пуршкевичу можно шуметь в Госдуме?
ШПРЕХ: — Я вас прошу не делать беспорядка.
ЖАКОМИНО: — Что, беспорядка тоже нельзя? Хорошо. Скажите мне, какая разница между коробкой сардинок и Городской думой?
ШПРЕХ: — Не знаю.
ЖАКОМИНО: — Когда открывается коробка сардин, то вы видите сардинки без голов, но лежат они в полном порядке. А когда открывается заседание Городской думы, то вы видите, что, все с головами, но в Думе полный беспорядок. Им можно. А мне нельзя? Я вас прошу, уходите вон! Я за себя не ручаюсь! Я очень нервный, когда я сержусь, могу ударить человека.
(Бьет подсадку — сидящего перед ним господина гитарой по голове. Тот хватается за голову. Шпрех волнуется. Жакомино бьет господина гитарой три раза. Господин с дамой встают и, нервно подергиваясь, уходят с мест. Жакомино смеется, продолжает петь. Подходит Шпрех.)
ШПРЕХ: — Я вас прошу в последний раз, перестаньте петь! (Жакомино начинает отвечать по-итальянски.)
— Вы только что прекрасно говорили со мной по-русски, а теперь уже говорите по-итальянски. Хорошо, я вам пришлю итальянца.
(Входит униформист и начинает говорить с Жакомино по-итальянски. Жакомино начинает говорить с ним по-французски. Униформист уходит, приходит другой и говорит с Жакомино по-французски, тогда Жакомино начинает говорить с ним по-английски. Так Жакомино менял шесть — семь языков. Последний вступал Шпрех с монологом на каком-то непонятном языке…)
