Как я ненавидел Стасию! Всей волчьей душой, всем сердцем. Она предала меня. Мы собирались бежать вдвоем, но теперь она только с Ним. Он полностью подчинил ее себе. Будь они все прокляты! Все они не могут вызывать ничего, кроме отвращения. Мелисса брызжет ядом от ревности. Она также отвратительна. Мне хочется просто исчезнуть без следа. Жизнь в этом вертепе невыносима! Будь ты проклята, Стасия! Еще недавно ты была моей, а теперь без зазрения совести принимаешь в своей спальне Назаниля, шлюха!
— Я знаю, что вы недовольны мной, — сказал Назаниль. — Но другого выбора у вас нет. Все-таки мы одна семья и интересы у нас общие.
Мелисса скривилась, приоткрыв рот, в котором торчали клыки.
— Так что, — продолжил Назаниль. — Давайте будем уважать друг друга.
Его руки лежали на плечах Стасии. Я вышел, хлопнув дверью, еле сдерживая себя, чтобы не ударить его.
Вскоре, графство опустело, стало мертвым. Все местные жители были истреблены, а кто остался в живых, в ужасе бежали. Есть стало нечего. Назаниль объявил, что мы уезжаем в другое место.
Так странствовали мы, неся в города и селения смерть, похуже бубонной чумы. Когда пищи не оставалось, мы покидали это место и искали новое…

С самого раннего детства меня преследовали видения. Я чувствовал связь с потусторонним миром. Поначалу это ужасало меня, а потом я привык, воспринимая дар-проклятие как нечто само собой разумеющееся. Как пить или есть. Об этом я никому не рассказывал, неся крест в себе.
Ночью я обычно не мог спать. Когда должно было произойти что-нибудь плохое, ко мне приходил мой двойник, садился напротив и молчал. С рассветом он исчезал. Я не знал, как он появлялся и куда уходил, знал лишь одно — скоро должно что-то призойти. Двойник — мальчик, точная копия меня. Но он никогда не разговаривал. Просто смотрел на меня печальными глазами. Я пытался говорить с ним, но он никогда не отвечал.
А один раз мне привиделось, как с потолка спускается ведро на веревке. Я заглянул в ведро, а в нем лежала голова нашего короля. Потом ведро исчезло. Через некоторое время король был обезглавлен на площади.
Отец мой немилосердно пил. Мы уже несколько дней не видели его. Я каждую ночь выходил на двор, чтобы посмотреть — не появится ли он. И вот, смотрю, сидит.
— Отец! — позвал я. Он не ответил. Тогда я подбежал, и тронул его за плечо. Рука моя провалилась в пустоту — никого не было. Но я отчетливо видел его, это был именно он. Тогда я еще не знал, что его несколько дней как уже нет на этом свете — его нашли в яме, засыпанной листьями. Перед этим ко мне снова приходил мой двойник. Сидел и смотрел. Тогда мне было десять лет. Мы похоронили отца. Жить было уже не на что и мать устроилась работать служанкой в богатую семью. Мы переехали. Эта «добродетельная» семья, в доме которой мы поселились, могла обмануть кого угодно, но только не меня. Я знал, что здесь скрывается что-то темное, злое, но что именно, пока не мог сказать. Я помню женщину с каштановыми волосами, красивую, как богиня.
— Какой чудесный мальчик! — сказала она.
— Гарольд, его зовут Гарольд, — ответила моя мать. Я повернулся. Женщина смотрела на меня в упор. Я увидел, как воздух перед ее лицом начал плавиться, колыхаться, как от пламени. И тут, я увидел, что вместо лица у нее волчья морда. Я хотел закричать и не смог. Женщина наклонилась ко мне:
— Сколько тебе лет?
Лицо ее было обычным. Ответить я уже не мог, ком подкатил к горлу.
— Ему десять лет, госпожа, — ответила за меня моя мать.
Я снова посмотрел на нее — и снова воздух расплавился, стал жидким, будто горело пламя огня. И я снова увидел волчий оскал. Мать не видела этого. Только я видел. Я побежал и заметил под ногами веревку. Я споткнулся и больно упал, а когда поднялся — никакой веревки не было.
— Ай-ай-ай! Нужно быть осторожнее! — услышал я сзади голос этой женщины, а в ушах стоял ее издевательский смех.
— Мама, волки! — испуганно затараторил я. — Здесь живут волки! Уедем отсюда!
— Господь с тобой, Гарольд, будто белены объелся. Какие волки? Заработок хороший, крыша над головой, с голоду не сгинем.
Я был в полном ужасе. Я видел этих людей с волчьими головами! Моя мать и другие не видели этого, у меня же было особое видение. Я видел за спиной каждого из них черное облако, оно было похоже на сгусток тумана, только черного. У женщины по имени Стасия, оно было серым, а не черным. Меня так испугала эта картина, что я залез под кровать, и почти сутки оттуда не вылезал.
— Гарольд! — кричала мать. — Гарольд, где тебя носит! Помог бы матери!
Она волокла большую корзину с тушками домашней птицы. Здесь ее готовили по особому рецепту — сырую, с кровью. Я знал, что это была лишь закуска, на самом деле в этом доме ели людей. Это я точно знал. Мне было мерзко и страшно. Ночью я сидел под кроватью и видел, как мимо меня пробегали громадные волки, с горящими, как у дьяволов, глазами. Я боялся дышать. Их клыки и когти — острые ножи, орудия убийств. Они выпрыгнули в окно, готовые к охоте — смерть для одиноких, заблудших во тьме, путников. Я много раз просил мать уехать, утверждая, что эти люди — оборотни, но она, конечно же, не верила мне. Я не мог оставить здесь ее одну, да и куда было бежать, мне было всего десять!
Я долго сидел под кроватью, потом мне послышались крики. Вначале я не вылазил, но потом решил пойти посмотреть. Дверь со скрипом отворилась. Никого не было. Это дьявольская сила вызывала меня, чтобы играть злые шутки. Дверь с грохотом закрылась и больше открыть ее я уже не мог. Я на что-то наткнулся — это была голова черного кота. От страха я пнул ее ногой и она откатилась в сторону, шмякнувшись об стену. Потусторонние шумы и звуки стучали в голове. Скрипы, шепот. На пол упала и погасла свеча, я остался в абсолютной тесноте. Мне было так страшно, что хотелось кричать и плакать. Я стал просить боженьку помочь мне пережить эту ночь. Я слышал дыхание зверей, чувствовал, как они бегут по лесу, под полной луной, навстречу вольному ветру, и глаза их горят адским огнем. И каждого, кто встретится на их пути, ждет лютая смерть. Я дрожал, как осиновый листок. Я чувствовал, как их зубы вонзаются в человеческую плоть, как когти мертвой хваткой вцепились в жертву. Я чувствовал нечеловеческий страх этой жертвы, ее безысходность. И все это вокруг десятилетнего ребенка! Это сводило с ума. Я беззвучно плакал. Зубы отделяли куски плоти, рот заглатывал, дальше куски эти перемалывал, словно жернов, дьявольский ненасытный желудок. Я пребывал в аду. До самого рассвета я сидел в абсолютной темноте, дрожа и плача. Я чувствовал и жертву, и убийц одновременно.