Так прошло несколько дней. Я сдружился с Бретом. Мы долго играли. У меня не было мысли сбежать. Мне нравилось здесь. В семье Назаниля испытывали неприязнь, если не ненависть, друг к другу. В этом доме друг друга уважали, насколько я заметил. Я не думаю, что Назаниль придет в логово злейшего врага из-за какого-то ненужного ему волчонка. Но нет, я ошибся… Получив письмо, Назаниль тотчас примчался. Он был в гневе, его глаза метали гром и молнии. Он еле сдерживал свое бешенство. Инглеберт вышел ему навстречу. Это был немой диалог, мимо которого проскакивали искры, от которых вот-вот разгорится пламя.
— Оставьте нас, — сказал Инглеберт и все поспешили уйти. Я спрятался под стол, я не мог этого пропустить.
— Ну, здравствуй, — наконец криво улыбнулся Инглеберт.
— Как ты посмел?! — вскричал Назаниль. — Чтобы добиться со мною встречи, ты выкрал волчонка, как это низко! Где он, живой? Это моя семья, как ты посмел тянуть свои лапы к моей семье!
Честно говоря, не думал, что Назаниль будет так отзываться обо мне и так переживать. Скорее всего, было уязвлено его эго. Тронули то, что принадлежит ему.
— Уж не тебе упрекать меня в низости, — ответил Инглеберт, пытаясь сохранять спокойствие. — А волчонка никто и пальцем не тронул. Я не собираюсь уподобляться такому ничтожеству, как ты. Рвать на части маленьких детей.
— Людей, — ответил Назаниль, — а не себе подобных. Отметь разницу. Люди — мясо. Маленькие, большие — не имеет значения. Курицу есть или цыпленка? Мясо цыплят нежнее.
— Но это был мой сын, тварь! — закричал Инглеберт и набросился на Назаниля. Он начал душить его. Назаниль издевательски хохотал, когда ему на некоторое время удавалось вырваться из цепких объятий.
— Души, души, все равно не задушишь! Мясо твоего цыпленка было таким сладким!
Я содрагнулся от отвращения, настолько поразил меня холодный бездушный цинизм Назаниля. Также холодно, бездушно, он убил и мою мать. Я возненавидел его в тысячу раз сильнее.
— Давай, давай, убей меня, ты же меня ненавидишь, вонзи острие в сердце! — дразнил Назаниль. Наконец Инглеберт отпустил его.
— Ненавидеть можно равных, — холодно ответил он, — а неравных презирают.
— Ох ты, как мы заговорили! — сказал Назаниль. — Я сделал тебя, Я здесь главный.
— Ты — никто. Никто из членов моей семьи не признает тебя. А то, что ты сделал… Мягко говоря, тебя никто не просил. Ты искалечил мою жизнь, ты убил всю мою семью, не пощадив даже жену и маленького ребенка.
Назаниль самодовольно улыбнулся:
— О, сколько жизней я искалечил за века!
Инглеберт отвернулся. Было видно, что он еле сдерживает себя. Еще бы, после таких слов!
Он решительно посмотрел на Назаниля:
— Нет, я не убью тебя. Это будет слишком просто. Хочу, чтобы ты жил и мучился, как я.
.— И что ты мне сделаешь? Убьешь волчонка?
— Я не уподоблюсь, такой твари, как ты. Я отпущу его. Гарольд! — позвал Инглеберт. Я вылез из-под стола, виновато потупив взгляд. Они поняли, что я слышал то, чего слышать был не должен.
— Уходи, ты свободен, — сказал Инглеберт. Я умоляюще посмотрел на него:
— Не отдавайте меня этому чудовищу, пожалуйста! — взмолился я. — Я хочу остаться здесь, с вами…
— Что?! — взбесился Назаниль. Я нанес ему моральную пощечину. — Да как ты смеешь, щенок?!
— Ты слышал, что сказал волчонок? — спросил Инглеберт. — Уходи.
Назаниль, злобно рыча, ушел. Так я и остался в новой семье. Все, что мне хотелось — выловить Нолана и забрать его с собой.
— Можно ли спросить? — осмелился сказать я.
— Спрашивай, — ответил Инглеберт.
— С Назанилем живут оборотни, которым некуда деться, и которых он удерживает едва ли не силой. Они ненавидят его, даже его собственный сын ненавидит. Если бы как-то освободить их от этой твари? Если бы вы смогли, пожелали их забрать в свою семью… — я подумал, что, может быть, слишком обнаглел и перешел рамки дозволенности, но когда я взглянул на Инглеберта, тот довольно улыбался. Конечно же его тешила мысль о том, как можно досадить Назанилю, переманив его семью на свою сторону.
— Если ты сможешь поговорить с ними, я буду рад помочь, и видеть их в своем замке.