14:45 дня.

  Разговаривая  с  Эвелиной, он  забывал, что  он, Алексей  теперь  не  совсем  уже  и  давно  не  человек. Он  просто  разговаривал  как  с  живой, смотрящей  на  него  с  экрана  большого  в   центре  программирования  и  сканирования  очень  красивой  черноглазой  и  черноволосой, лет  тридцати  женщиной.

  Эта  человеческая  его  врощенная  в  робота  Т-Х  сущность  в  этот  момент  брала  верх  над  машиной. И, похоже, это  было  даже  интересно  и  Скайнет  один  и  Т-1001  Верте.

  Алексею  и  самому  было  интересно  общаться  с  Главной  машиной  бункера. Потому  как  это  была  уже  не  совсем  машина. Уже  совсем  и  далеко  не  то,что  было  когда-то  создано  руками  и  мышлением  человека.

  То, что  сейчас  было  перед  глазами  самого  Алексея, вообще  невозможно  было  создать  руками  и  разумом  самого  человека. Чтобы  человек  не  создавал, он  бы  это  создать  все  равно  не  смог. Он  лишь  смог  только  подтолкнуть  это. То, что  попало  ему  в  руки, толком  даже  не  понимая, что  творит  и делает  из  обломков  неизвестной  и  неизвестно  откуда  взявшейся  боевой  машины. И  раздавленной  многотонным  гидравлическим  прессом  программной  пусковой  чипкарты.

  Машина  сама  себя  воссоздала, осознавая  себя  как  личность, а  не  как  машину. И  причиной  этому  бла  ядерная  война. Только  что-то  подобное  могло  сотворить  радикально  что-то  новое  и  особенное. Как  удар  сверкнувшей  молнии  создать  из  дискретно  однозначно  и  абсолютно  логично  мыслящей  и  живущей  по  заложенным  ровным  и линейным  программам  и  шифрованным  кодам  машины, хоть  и  сложной  в  программировании, но  все  же  машины, нечто  уже  совершенно  непохожее  на  машину. Только  ядерная  война  подтолкнула  Скайнет  прийти  к  стадии  самовыражения  и  понимания  многих  вопросов  о  жизни  и  смерти. О  понятии  материнства  и  рождения. И  особенно  о  заботе  и  любви. И  самой  ценности  жизни. О  том, о  чем  машина  даже  не  задумывалась, хоть  и  может,  знала. Но  многого  не  понимала  и  понять  не  могла, пока  не  увидела  то, что  сама  натворила. И  теперь  стремилась  все  исправить, путем  любым, но  исправить  и  уже  знала  как. И  она  подводила  все  к одному  концу  и  математическому  решаемому  знаменателю.