Когда мы подошли к этому ужасному квадрату из дерева, Никита хотел положить туда Мишутку, но я его остановила – попросила дать мне с ним попрощаться. Я поцеловала ребёнка в лоб, погладила его щёчки и тупо стала ждать рядом, не веря в происходящее…

Никита положил Мишутку на помост, а Лиза, закрыв ребёнка покрывалом, положила рядом его деревянную лошадку и отошла за мою спину.

Староста зажёг факел, поднёс его ко мне, но слёзы так заливали мои глаза, что всё расплывалось, и я смогла взять этот факел только с третьей попытки.

Но дальше…

Когда я подошла к помосту и упала на колени, то закричала:

я не могла его сжечь.

– Я не могу! Ему же больно! Я не могу его сжечь! Никогда! – я опять разрыдалась, и Никита, видимо, поняв, что не надо меня к такому принуждать – я этого никогда не сделаю – взял из моей рукой факел и зажёг погребальный костёр.

Вместе с огнём женщины запели песню: не то где-то мелодию без слов, не то где-то вой, а где-то – плачь…

Эта песня вырывала мне душу и даже вводила в какой-то транс. Я чётко слышала много голосов вокруг себя, но мне казалось, что это – один голос, причём – это мой голос, который рвётся из меня и уносится вверх, в небо, разрывая моё сердце на куски.

Я не могла смотреть на огонь, я рыдала на груди у мужа, а он только гладил меня по спине, не громко говоря при этом что-то про Светлые Сады, про родных, которые встретили душу Мишутки, и он вместе с ними там счастлив…