– Он очень хорошо к тебе относится, никто из мужиков в нашей деревне так не относится к свои жёнам. Даже муж Дони, хотя он её и не бьёт, и вторую жену не заводит, – сказала Сонька, и все присутствующие женщины покачали головами в знак согласия.
А я…
Меня вдруг пронзило чувство жалости к этим бедным женщинам – я вдруг чётко поняла: насколько же они несчастные, эти простые деревенские бабы. Ведь их, по существу, никто не любит!
* * *
Мы возвращались с сенокоса, уставшие, но весёлые, и я запела песню:
Ой, Мороз, Мороз!
Не морозь меня!
Не морозь меня,
Моего коня!
Сначала все на меня смотрели удивлённо – причём тут мороз среди лета? – но потом бабоньки стали подпевать, и ближе к деревне мы уже пели её хором. Мало того: по просьбам расходившихся женщин мне приходилось каждый раз её начинать сначала. В деревне мы наконец-то замолчали и весёлые стали расходиться по домам.
Подходя к своему дому, я ещё издалека заметила Марьяну, которая в своём цветастом платье стояла возле кузни. Звона молота не было слышно, да и как ему быть, если эта вертихвостка гладила моего кузнеца по плечу.
А этот гад, не противясь, молча стоял и смотрел на неё.
Во мне всё поднялось бешеной волной!
– Вот сука! – только и сказала я, отвязала платок, которым был ко мне привязан Мишутка, передала мальца Соньке, всучила свои грабли Лизке и рванула со всех ног в кузню.
Я подлетела к Марьяне, но кузнец, заметив меня в тот момент, когда я приблизилась к ним – не отдёрнул руки, не отодвинул Марьяну.