«Еще зиму назад лежали оба в люле, а теперь ни утром, ни днем да и ноччу их не видишь. Совсем мужиками стали, все в справах…
Ну ничего, скоро Зюзя придет и никуда они из дому не выйдут. Будут тут со мной, мне на потеху, а после уже и внучаты будуть и будут звать меня «баб Марья» или ласково так, как коты голодные, «Бабуся». Осталось лишь Кветочку мою пристроить к хорошей молодухе, и можно на покой».
Мать встала из-за станка и направилась в сени, уложила веник под платье, слегка раздвинув груди, чтоб не видно было, и направилась к кузнецу. Шла она тихо по дворам, украдкой перелезая заборы. «Важно, чтоб не бачыли, тогда добра буде». Дом кузнеца был средний, заборчик из низких бревен, а возле калитки стояла лавка. Старушка постучала.
— Хто тама?
— Это я, Мария Никифоровна, выйди, нам потолковать надобно,- старушка уселась на лавку наблюдая за широкоплечей фигурой старика. Он тяжело сел рядом, оправил белую рубаху и, почесав бороду, уставился на гостью.
— Так чего это тебя на ночь глядя принесло?
— У меня вот петушок мой на твою курочку смотреть стал. Надо бы решить ужо.
Лицо кузнеца нахмурилось: — Петушок то у тебя с длинным чубом видать?
— Ой, не, Степан Никитич, это я об таком шибко сильным петушочке говорю.
— Тогда завтра можа прийти, посмотрим мы на этого певника.
Еще немного потолковав о завтрашней встрече, они разошлись. Перед тем как зайти в свою хату, Мария попросила соседку-Марью стать свахой — «чтоб все было как надо и никак иначе».