— М-м-м… Чис-стый… Вкус-сный…

— А ну не тронь!

 Парубок грубо отобрал черта и уложил его в корзинку, которую после ногой отодвинул. Нечистый тихо заплакал: испугался, да и еще клочок шёрстки урвали – бедняга. Лихо растеряно смотрело прямо в лицо молодого-колдуна, а после вновь улыбнулась облизываясь.

— С-скоро приду ещ-ще, ж-жди беды.

 Девушка встала почти впритык к юноше. Почему-то ее уродство не пугало его, а даже вызывало некоторый интерес, он почувствовал в руке стебель цветка, мокрый от ночной росы, и преподнёс его почти к лицу чудовища. Она чуть смущенно, было заметно по бегающему зрачку, который смотрел то на лицо, то на цветок, резко провела своим синим языком по шее и губам Ратибора.

— Вкус-сный, хра-абрый… Ещ-ще с-свидимс-ся…

 Гостья плавно вышла, беззвучно закрыла дверь. Хозяин грузно сел за стол, черти мигом вылезли из корзинки и, став одной белою кошкою, улеглись на колени.

— И зачем дали цветок?

 Тихо урча, голос кошки постоянно менялся, хватая то низкие, то высокие ноты:

— М-м-ры видели как хозяйка м-р-р дарила ей эти цветы, чтобы быстрей ушла. Видимо, редко дар-мр-рят.

***

 В кузнице Степана никогда не гас огонь, чтоб не разозлить Сварога и не потерять его милость. Даже сейчас, как только пропели петухи, Богомил уже разжигал слегка ослабший огонь и готовился выплавлять подковы да ухнали. Старый мастер лишь наблюдал за работой ученика, изредка помогая, и, когда только первая дюжина оказалась готова, Богомил присевши стирал пот с лица, кузнец заговорил: