— Вон, видишь, Ёська, то облако, — Григорий показал рукой на небо, — смотри, как похоже на собаку с косточкой.

          Ёська уставился в небо, но ничего не увидел. Не было ни собаки, ни косточки, а только большие куски белых облаков, медленно плывущих над ними. Григорий захохотал, прижав сына к себе. Так они лежали и смотрели в небо ещё долго, пока солнце не стало клониться за горизонт и тень не сползла на них. Обратно ехали не спеша, Григорий так же крепко прижимал к себе сына, а Ёська, устав от купания начинал дремать в седле. Как только въехали в хутор Григорий сразу увидел жену, стоящую у плетени. Усмехнувшись, он подъехал к ней.

          — Видишь, цел и здоров сын. Настоящий казак растёт, не у мамкиной юбки, а по степям да раздольям.

          Жена ничего не ответила, только усмехнулась и взяла сонного Ёську с седла.

          Детство Ёськи, как и детство всех детей, росших после войны, нельзя было назвать безоблачным. Восстанавливающая страна требовала много от своих граждан. Вот и отец Ёськи чаще был в поле или на Дону ловил рыбу, чем проводил время с ним. Мать была занята хозяйством, из свободных был только дед, с которым Ёська проводил всё свободное время. Весёлый старик, с хитрым прищуром глаз, смуглой даже для казаков кожей и с трудно произносимым именем Жарылкасын. Но здесь давно его все звали Жоркой. Вот и мчался Ёська к деду Жорке, как только свои домашние дела закончит. У деда всегда было что-то вкусное для внука, а ещё куча историй, в которых не поймёшь где правда, а где вымысел. А чтобы бабка Дарина не заставила его заниматься домашними делами, то он брал удочку и Ёську и шёл на Дон, ловить рыбу. Так пролетало одно лето за другим. С каждым годом Ёськи доставалось всё больше дел по хозяйству и у себя дома и у деда с бабкой, и он работал без устали, чтобы улучить момент до ужина и послушать деда. Почему-то дед в кругу семьи не рассказывал такие истории, какие слышал Ёська и от этого они казались их тайной.