Встречу назначили на следующий день на два часа дня. Антикварщик – обрусевший немец, изменивший при развале Союза, имя Фёдор на данное при рождении Фридрих Эрдэ, встречал их у себя в лавке по Большой Садовой. Человек он был в городе известный в своих кругах, разбирался хорошо в своей профессии, да и, как поговаривали некоторые, умел быстро сбыть ценное.

— Добрый день, господа! – Говорил Фридрих Эрдэ без немецкого акцента, но и ростовский акцент не приобрёл.

— Добрый день! – Иосиф пожал его руку.

— Добрый день! – Вслед за дедом Жорка протянул руку для приветствия.

— Проходите, — Фридрих жестом показал на свой кабинет, — присаживайтесь.

Кабинет его, в отличии от представления Жорки, не был увешан всякими антикварными шутками, нигде не пылились древности, свитки и книги. Небольшой, хорошо освещаемый, стол, два кресла и журнальный столик. Не спрашивая, Фридрих налил в чашки чай, подав их гостям.

— Я слушаю вас, — сделав глоток чая, сказал он.

— Вот. – Иосиф протянул крестик Фридриху. – Нашли эту штуковину на Парамонах. Что скажете?

Фридрих взял крестик, включил настольную лампу, из стола достал увеличительное стекло. Потом осмотрев крестик, он достал из того же ящика напильник и, сделав небольшой запил капнул на него из пипетки. Потом отложил всё это и произнёс:

— Это золото, господа, семьсот пятидесятой пробы, камни – изумруды, но весьма среднего качества, я бы даже сказал плохого. Изделие само не новое, по внешнему виду и стилю исполнения, я бы сказал, что средина – конец девятнадцатого века. Ценность? Если только как лом. Такого добра нынче хватает.