— Нам легче было, мы тут все с юга, — Борька глотнул воды из фляжки, — а там на севере больше голодранцев, у которых за душой ни гроша, а большевики пообещали им разделить отобранное, вот они и побежали, а если бы были у них своя земля, скот, то вряд ли бы им было дело до этих обещаний.

— Вот и я про это, — штабс-капитан взял протянутую Борькой фляжку и сделал глоток воды, — они за свою жизнь ничего не добились, а тут можно отобрать и разделить. В чём же честность? Почему мои родители всю жизнь землю возделывали, я с юности царю служу и всё, что есть заслужил, а теперь я должен это разделить с этой грязью?

— Я вот, что не пойму, — Борька перешагнул низкий куст, — что они делать то будут со всем этим? Ну отберут, ну поделят, а ведь сами то не умеют ничего, ну может там на фабриках работать или ещё что, а ведь чтобы управиться со всем хозяйством умение надо. Да и на службе тоже, без подготовки, без навыков – это дурость.

— Дурость, Борька, но видишь в чём дело, наших же офицеров не мало у них, так что со временем выучат, а пока пользуются тем, что их снабжают всем, а у нас даже единого командования нет. Я вообще думаю, что вся наша авантюра безнадёжна, ведь нет у нас единой цели, нет единой тактики, а всё как-то разрознено, словно в каждой армии свои цели. Нет, Борька, так мы победы не добьёмся.

— И что же делать?

— Не знаю, сам не знаю, но пока не решил, что делать буду присяге верен.