В колонне немецких пленных, напротив курсанта НКВД Джамелова, устало брел в запыленном мундире и измазанных окопной глиной сапогах, германский полковник, с Железным Крестом старого, кайзеровского образца, болтающемся на худой шее. Недавно, проезжавший мимо молодой казак советской казачьей дивизии наклонился с коня и пытался сорвать Железный Крест с пленного полковника, но тот быстро прикрыл Крест ладонью, и глядя в упор на казака, сказал неожиданно: «Не замай». Казак резко отпрянул: «Да ну тя к лешему, навродь не власовец, а гутарит по-нашенски». Потом машинально потянулся за шашкой, висящей в ножнах сбоку, но вспомнив, что за расправы с пленными НКВД не милует, только пришпорил коня. Пленные с интересом наблюдали за азиатом в незнакомых погонах, похожих на фельдфебельские, и вполголоса обсуждали между собой. Полковник слушал их пересуды, уже доходящие до настоящего бреда, и наконец обратился к товарищам по несчастью на языке, понятном Гансам и и Францам: «Майне Херрн, в нашем положении надо быть очень осторожными и поменьше болтать, среди русских есть много учивших наш язык в Шуле, а я вас уверяю, Шталин-Шуле всегда была на высоте, иначе мы не шли бы в этой колонне, в компании милых азиатов. К тому же среди русских встречаются наполовину немцы, и они не на нашей стороне». Шедший рядом, недавно сбитый над Шпрее летчик, с Рыцарским Крестом на шее, яростно возразил: «Полковник, вы пораженец, и это поражение, судя по вашему кайзеровскому Кресту, тянется за вами еще с Мировой войны, жаль что наш вождь, Великий Хюрер, не успел очистить наши ряды от таких, как вы». Идущий впереди обожженный танкист, весь в бинтах, резко обернулся и посмотрел на летчика торчащим из бинтов красным глазом: «Заткнитесь, лейтенант, я трижды горел в танке, из-за вашего любимого Хюрера. Меня зовут унтерлейтенант Готтлиб Хайнц, и если я останусь жив, то до конца своих дней буду расплачиваться за весь этот ужас, в котором мы виноваты». Полковник вмешался: «Успокойтесь, Майн Херрн, я попробую поговорить с этим азиатом относительно нашей дальнейшей судьбы, дело в том что я немного знаю их варварский язык». С этими словами полковник обернулся к конвоиру в погонах курсанта и заговорил с ним на Великом и Могучем языке межнационального общения: «Вот идешь ты, товарищ курсант НКВД, такой счастливый, скоро тебя аттестуют, приедешь в свой аил в отпуск, молодой джигит, лейтенант, с медалями, бишбармак будешь возле стариков кушать, на красавице Айгуль женишься, весь аил неделю гулять будет». «Айгуль замужем уже, мне теперь Лейла нравится, дочь начальника станции»: мечтательно произнес, с улыбкой на лице, курсант НКВД Чексенбай Джамелов и вдруг оторопело уставился на немецкого полковника: «Э-э, а ты откуда русский знаешь, и от кого про Айгуль узнал. Власовец, да? Айда к начальнику конвоя»: курсант штыком винтовки выдвинул полковника из колонны.