Траурная церемония прошла скромно, Елизавету-Лизелотту Дуброво-фон Лёве похоронили на краю католического кладбища, как православную, по личной убедительной просьбе корветтен-капитана, подкрепленной небольшим, но увесистым пакетом. Волинька, оглушенный горем, мельком посматривая на Густава фон Лёве, чувствовал по отношению к нему невнятное раздражение, однако вида не подавал. Так начиналось его взросление.

   Ну, а через неделю после похорон Лизелотты Дуброво, корветтен-капитан объявил опечаленному Воле, что берет на себя бремя попечительства о его судьбе и доли наследства, принадлежащего его покойной матери, до совершеннолетия наследника. Волинька почувствовал, что из Германии этот железный дровосек его вряд ли выпустит, а скорее всего уготовит ему ту же дорогу, что и у несчастной матери. Но выхода не было и Волинька, собрав свои эмоции в кулак, лишь спросил, как можно удрученнее, чем ему теперь заняться, ибо он не хочет причинять неудобства герр-корветтен-капитану и быть нахлебником. Обрадованный таким поворотом, барон Густав, поначалу ожидавший истерики от юного бастарда, как он себе его обозначил, невольно ослабил бдительность и проглотив наживку, с жаром стал излагать своему наследному конкуренту радужные перспективы его жизни в Великой Германии. Ради этого барон был готов пойти даже на служебный подлог, выправив Волиньке, Волли, как запанибратски стал называть его с недавних пор, документы на недавно пропавшего на рыбалке в Балтийском море одногодка и почти тёзку, Вольфганга фон Лёве, выходца из обедневшей семьи родственников, которую барон также опекал из своих, только ему известных соображений. Вообще барон Густав, охотно манипулировал своими родственниками, воображая из себя сверхчеловека и не гнушаясь использовать для этого служебное положение, вот только родственникам от этого было не сладко.