Когда жандармский полковник зашел через час в свой кабинет, он застал там оберста Пауля и подпоручика Клюкина, легко и непринужденно щебетавших о чем-то на немецком. «Занятная картина – германский оберст и русский офицер чуть ли не братаются. Полковник Мясоедов в свое время за подобное получил петлю. Как времена меняются» :подумал жандармский полковник, однако вслух произнес: «Я вижу, детали дела вы уже обговорили, тогда прошу следовать за мной в соседнюю хату, попробовать угощение, которым богат здешний казачий край».

   Через несколько дней, переброшенный по ночам на товарных вагонах к окраинам Красного Царицына, германский батальон, пропущенный за белоказачьи рогатки, подходил в пешем строю по дороге к красным позициям. Германский полковник, с замотанной бинтами головой, ехал в санитарной бричке в центре строя, под видом раненого. Владимир, в форме германского лейтенанта и с белым флагом в руках, шел во главе батальона. Секрет у дороги, заметив серую колонну, дал сигнал по команде. На высотке, крайней в цепи высот, тянущихся вдоль глубоких оврагов и балок, на наблюдательном пункте 10^й Красной Армии, командиры приникли к биноклям. «Гляди-ко – Германцы»: произнес один из них удивленно. «Откуда, у нас с ними мир, может беляки переодетые»: возразил другой. Красноголовая комиссарша, получившая недавно назначение в 10^ю Армию по ходатайству начальника особого отдела, бывшего псевдорыбака из Вильгельмсхафена, и маявшаяся от необоримого чувства любви к вражескому подпоручику, услышав разговор, уже неслась навстречу колонне на коне наметом и с шашкой наголо. Ее мятущаяся душа искала хоть какого-либо выхода и смерть на виду товарищей от переодетых беляков не представлялась ей особо страшной. В страшном двадцатом веке многие женщины и девушки метались между любовью и правдой, и зачастую их выбор был по-настоящему фатален.