Поравнявшись с Владимиром, комиссарша подняла на него взгляд, и он, с болью в душе, увидел на ее лице кровоподтек, на этот раз уже под левым глазом и разорванный ворот гимнастерки. Но глаза по прежнему горели яростным синим пламенем, узнав его, юная комиссарша гневно сплюнула Владимиру под ноги красный сгусток крови, и хотела выкрикнуть что-то непоправимое, но натолкнувшись на каменный взгляд дамы в серой шляпке с вуалью, стоявшей рядом, лишь на ходу повернулась к своим бойцам. «Смотрите, товарищи, стоит такой холеный, с Георгием, барчук нашей крови напиться желают».  Несколько пленных усмехнулись. Владимир аж покраснел от обиды. Казак с шашкой наголо почти наехал на неугомонную комиссаршу: «Ах ты, курва, дозвольте вашбродь, я ее шашкой плашмя лусну». Но подпоручик уже взял себя в руки и холодно заметил конвойному: «Нет, братец, я с ней, потом поговорю, при штабе. А доведешь целой, получишь на водку». Казак довольно осклабился: «Премного вами благодарны, вашбродь. А ну, пошла».

   Допрос пленных произошел через некоторое время при штабе Белой дивизии, в бывшей резиденции генерал-губернатора. Рядовых красноармейцев быстро рассортировали, мобилизованных раскидали по ротам и батареям дивизии, идейных отвели в недалекую балочку в «штаб Духонина» без возврата. Командиров тоже разделили, несколько бывших офицеров записались в дивизию на должности нижних чинов для искупления, одного отвели во всю ту же балочку. Настал черед комиссарши. Жандармский полковник, искусно сыгравший роль чекиста, пользуясь неразберихой переформирования в красном штабе, пригласил всех офицеров штаба, в том числе Владимира. «Я, господа офицеры, человек еще старой закваски, не терплю бесчинств по отношению к женскому полу, коими грешат некоторые добровольцы, к белому делу отношения мало имеющие, посему решил вести допрос в вашем присутствии, дабы избежать неприличных сплетен»: с этими словами жандарм велел ввести красную комиссаршу. Конвойные казаки с шашками наголо у плеч ввели усталую политработницу и стали у дверей. Полковник велел усадить ее на стул и отпустил конвой. «Мадемуазель, от ваших так называемых товарищей, я наслышан немало оскорблений, не желая портить впечатление вашей юности, буду предельно краток»: полковник вытер платком вспотевшую бритую голову: «Если вы согласитесь с нами сотрудничать и выдать, где спрятано золото партии, даю слово сохранить вам жизнь и достоинство, кстати, я тоже идейный сторонник восьмичасового рабочего дня, но только от восьми и до восьми». Комиссарша подняла голову, посмотрела на Владимира и как отрезала: «Офицерское слово недорого стоит». Полковник казалось того и ждал: «Я так и думал. Очень жаль, сами выбрали свою судьбу. Вы приговариваетесь к смертной казни. Подпоручик Клюкин, вы, кажется, стремились искупить грех своей службы у красных, я дарю вам этот шанс, да, но без интеллигентского чистоплюйства, никаких револьверов, только шашкой наотмашь…»