Во мне все борется и закипает. Словно что-то правильно пытается взять вверх над какой-то неверностью в самой своей сути, но эта неверность настолько могущественная, что у праведности просто нет шанса на победу. Задавая себе вопрос – «Свободен ли я?» – я не могу ничего ответить. Ведь если исходить из мысли, что страдание по Лере – это мой выбор, а выбор есть свобода воли, – то я свободен, но тогда дурак ли я? Иду на поводу инстинкта или высшего сакрального чувства, и хочу я этого или нет – не знаю. Ныне не чую в себе сил давать ответы на подобные вопросы. Мой разум вскружила девушка, и я сему поддался с особой страстью.

Сидя на своей маленькой кухоньке, я только и делал что пил и курил… С каждым новым днем я пытался отвлечься, почитать. Но ни Кант, ни Ницше, ни Чаадаев, ни Чехов, ни Булгаков, ни даже Толстой не могли меня оттянуть от моей тоски по Лере. Я, черт возьми, думал о ней, в голову лезли эти проклятые и до изнеможения навязчивые мысли. Я вспоминал ее, ее глаза, ее улыбку, ее косички. Это расставание, осознание того, что сейчас она в объятиях другого, – меня убивало. Ко всему прочему это воспринималась еще и по-черному смешно и страшно, ведь любила она все-таки меня… или… или любила ли она меня? О всевышний, как мне противно это все. Во всем этом ничего нет, кроме саморазрушения.

На десятый день ко мне пришел Аркадий, его персона была в курсе во всех подробностях о моей беде… Он вновь возник в моей жизни, во мне играла радость, но тело сводило что-то другое, что наружно высказывало мною отвращение и желание отстраниться.