Становится все холоднее. Осознавая все, мы стояли в объятиях, все так же на ступенях. Молча я грел собою Леру:
– Ты будешь вспоминать обо мне? – спросил я. Да, мы расставались ненадолго, но что-то ёкало в груди, не могу понять, что… Может, я ищу утешение в этом вопросе?
– Буду вспоминать как о…
– Как о ком?
– Как… – Она замялась. – Как о хорошем человеке… – Замечательная формулировка. Я сбит таким ответом с толку.
– Уже поздно… Пойду я… – произнесла она медленно и с трепещущими паузами. Я отпустил ее, без всяких слов и паник, ибо мне ничего большего и не оставалось. Лера уходила, а я смотрел ей вслед и думал. В такой трудный жизненный для меня момент она уходит – я знатно поник. Ведь для меня было счастьем просто находится с ней рядом, в одной комнате, а тут – целых, считай, две недели – и без нее. А она там… не одна, а с ним. Глядя ей, уходящей, в спину, я умолял о том, чтобы она не покидала меня.
22
Девятый день я провожу в затворничестве и полном отчуждении от всего мира, на душе тошно, все тело будто ломит, и все это из-за мозга… Нет, верней из-за души. Депрессия. Мне так все не интересно, скучно, однотипно и попросту не нужно, что я в смятении, во всеобъемлющей яме, может быть, даже болоте, что держит меня и толком не отпускает, а все тянет только вниз и вниз! Опять же мне ничего не нужно и никого… Кроме нее. Я ощущаю себя слабым, ведь нуждаюсь в ней. Мое состояние настолько паршиво, каким не было никогда.
