Мы обсудили еще пару подробностей работы. Я дал им адрес, чтобы Марта приходила ко мне в условленные дни, и я рисовал. На этом, пожав руки, они покинули меня.

Вернулся Аркадий. Подойдя, он сообщил мне, что видел каких-то девчонок издалека, одна из них была в моем пиджаке.
– Они своровали его у тебя? – спросил он, на что я ответил отрицательно и разъяснил ситуацию.
Я поинтересовался у него:
– Заприметил что-нибудь интересное?
– Такого пасквиля, как здесь, я еще нигде не видел. Тут собрались не писцы-писатели-поэты, а убогие авторишки прескверных фельетонов. Они, видать, даже и не слыхали о свободе разума! Их работы насквозь пронизаны «линией партии», но это, в целом, и не поражает. Просто коробит и злит то, как люди, продавая волю, выбирают карьерный рост и конъектурную популярность, конформизм наперекор свободному разуму.
– К чему ты это, Аркадий? Забыл то, что говорил о народной массе? – подколол его я.
– Ха, да, верно. Ну, это всего лишь мое презрение, не более. Но помни: без свободной воли не бывает особого разума, совести и творчества.

Когда все закончилось и я выходил из здания, где все проходило, меня встретили Лера и Надя. Лера еще раз поблагодарила меня и вернула мне пиджак.

9

Ввалившись в клуб, я увидел, что Аркадий сидит за столом и общается с каким-то до боли знакомым мне по внешнему виду парнем. Присоединившись к разговору и разглядев уже в упор нового собеседника Аркадия, протянул ему руку, поздоровавшись с ним, я подивился, ведь я вспомнил его. Это был никто иной, как мой старый приятель еще со школьной скамьи, молодцеватый натурой заядлый эскапист и педант, с особой любовью трясущийся над французским языком, – Павел Дрозд. Умный малый, дотошный как черт его знает кто. Этому, собственно, мое удивление и было в основном посвящено. Для нашего городка такие, как Павел, я и Аркадий, – редкость.