Бегу к подъезду серой промокшей «двухэтажки». Дождь совсем ошалел. Лужа у входа заставляет слегка изловчиться и совершить прыжок во мрак проёма.
— Как сам? — с хрипотцой в голосе приветствует пузатый дядя Ваня.
Он спускается по лестнице мне навстречу.
— Нормально, — едва киваю в ответ.
«Мне всегда хотелось узнать, кто же живёт в его животе, — думаю и невольно улыбаюсь. — Он ведь неспроста такой большой. Да… дядя Ваня не меняется с годами.»
Ступенька, ещё ступенька. Перевожу дух и неуверенно ковыряюсь ключом в замочной скважине.
— Красный от верхнего блестящий от нижнего, — бормочу под нос, поворачивая ключ. — Точно, так и есть.
В прихожей мрачно. Она встречает меня до боли знакомым запахом. У каждой квартиры есть свой запах. Алюминиевое колёсико электросчётчика без передышки наматывает круги. Затаив дыхание, слышу едва уловимое жужжание. Он словно механическое сердце поддерживает жизнь, которая теплица в этой квартирке.
В зале непривычно тихо. Капельки воды тщетно цепляются за прозрачную гладь стекла. Дождь уже выдохся и перестал барабанить по металлическому отливу. Настенные часы тикают, беспокоят тишину звуком шестерёнок. Уже без четверти пять.
«Дались тебе эти часы! — думаю и смотрю, как стрелка отсчитывает секунды. — Ты же знаешь, что сейчас это совершенно не важно.»
Открытая пачка ватных палочек на журнальном столике напоминает мне о ней. За стеклянными дверцами советского серванта спрятались старые фотоальбомы. Я всматриваюсь и вижу даты на их потрёпанных корешках.
Два года назад родилась мысль, а смогу ли я, человек, далёкий от литературы, написать хороший рассказ или повесть. Не откладывая в долгий ящик, начал писать черновики. Я надеюсь, что найдутся люди, которые поддержат добрым словом, и дадут хороший совет.
