Какая же невероятная была эта комната, о которой вы, наверное, слышали уже много-много раз. Готова поспорить, что все уши вам прожужжали, на все лады расхваливая просторную светлую комнату, с огромными окнами, выходящими в тихий зеленый двор. На окнах вы могли бы наблюдать легкие занавески, завязанные причудливыми узлами и разведенные по разным сторонам от окна, чтобы в помещение проникали дневные лучи. На подоконнике вы бы обнаружили часы, вечно спотыкающиеся, путающиеся в показаниях, то спешащие на несколько дней вперед, то замедляющиеся настолько, что минута обращается вечностью. Многие часовщики приходили чинить старые часики, но те были настолько своевольны и горды своим необыкновенным ходом, что ладились в чужих руках буквально на пару мгновений, достаточных, чтобы ввести мастеров в заблуждение, а затем вновь пускались в пляс, соблюдая свой собственный ритм. Возле окна расположилась узкая кровать, застеленная изумрудного цвета покрывалом. Покрывало, побывавшее во многих комнатах, до того, как оказалось в нашей, лежало фривольно и чувствовало себя свободно и легко, когда на него взбиралась старая кошка, а вслед за ней принимались устраиваться на кровати рыжие, пятнистые, белые, в крапинку, котята. Кошачий хор не смущал соседей. Четвертая стена доросла до статуса полноценной стены. Легкомысленные кладовщики отыскали недостающие кирпичи, отвоевали немного бетона, отвлеклись на какое-то время от прочих своих дел и замуровали проход, соединявший две смежные комнаты. Оттого-то у нас стало тихо, и гомон, который поднимали котята по утрам, не мог никого волновать. По паркету, застеленному ламинатом, нервному, издергавшемуся за долгие годы, не скрывающему своего недовольства текущим положением дел, медленно, неуверенно шаркали ноги, обутые в тяжелые домашние тапки. Вперед тапок шла трость, стукавшая по полу и нащупывавшая слабые места старого дерева. Стол, придвинутый к стене, хранил на себе несколько фотографий, три цветочных горшка и очки, которые то покидали свой пост, то возвращались на место. Несколько раз в месяц комната наполнялась веселым шумом, впитывала ароматы цветов и шоколадных пряников. Терпеливо сносила топот и взрывы смеха. До поздней ночи искрились лампочки, играла музыка, а затем – скрипела кровать, разделяя бессонные тревоги жилицы. А после снова погружалась в тихое созерцание угасающей жизни, овеянное ароматами тушеной капусты, кошачьего корма и духов, которые давно уже перестали выпускать. Комната печально и снисходительно взирала на саму себя, отражаясь в зеркале, оглядывала свои матовые шероховатые стены, облепленные бежевыми обоями, комоды, стулья, и чувствовала себя старой, мудрой и дряхлой.