— Они  привыкли! — ответила  громко, моя  любимая  ревнивица  Джейн — Они  ко  всему  привыкли! Как  бы  я  хотела, остаться  здесь!

— Я  тоже! — сказал  ей  я — Может, останемся  после  всего  здесь?!

— Не  против, любимый!

  Она  вдруг, повернулась, улыбаясь  мне  в  вечернем закате  белозубой  красивой  улыбкой. Как-то, совсем, по-другому, не  как  раньше — Если перестанешь  строить  глазки  местным  девицам!

— Любимая  моя  Джейн! — произнес  я.

  И  подскочил  к  ней. И  обняв, прижал  к  себе. Кроме тебя, для  меня  не  существует  иных  женщин!

   Я  поцеловал  ее  в  ее прелестные  полные  женские  губы. И  она  поцеловала меня, и  еле  оторвалась  от  поцелуя, закатывая  глаза  под  веки  и  глубоко дыша  придавленной  к  моей  груди  своей  полной  черной  от  загара твердыми  торчащими  сосками  в  белой  длинной  рубашке  грудью.

  Я  обхватил  ее  за  круглую  попку  и  гибкую, как  у  кошки  тонкую  талию. Ощущая  ее  пупком  придавленный  к  моему  животу  ее  дрожащий  в дыхании  девичий  черный  от  загара, как  и  грудь  животик.

— Я  построю  себе  лодку. И  буду  наравне  со  всеми  заниматься  рыбалкой, и ловлей  жемчуга — сказал  я — И  забуду, кто  я  и  откуда.

— Я  бы  тоже, этого  хотела — произнесла  Джейн.

  Джейн  была  счастлива. Ревность  ее  ко  мне  к  местным  молодым аборигенкам  как  рукой  сняло. Джейн  была  вспыльчива, как  и  положено жгучей  латиноамериканке, но, быстро  отходчивой. Вот  она  уже  была  такой, какой  была  всегда, даже  еще  красивее. Она  просто, расцветала  от  моей  к ней  безумной, безудержной  любви. Моя  Джейн! Ее  ревность  была  вполне уместна. Она  безумно  любила  меня. И  была, теперь  со  мной  тесно  связана этими  узами  взаимной  любви.