Хвойные макушки, окружающие эту забытую деревушку, раскачивались на ветру, создавая шум. Они хватали друг друга, удерживали в еловых объятиях, но после отпускали, чтобы схватить других соседей и так же затискать и защекотать своими иголками.
Эта деревушка была воистину Богом забытом местом. Не положено такому количеству нечисти жить перед взором Господа. Упыри ходят здесь бесстрашно, не боясь церковной кары. Хотя чего им бояться?
Раум проводит их вдоль улочек. Фонари над их головами истерически мигают, гаснут, и стоит им отойти на пару метров, зажигаются обратно. Как будто ничего не было.
Католическая церквушка, недавно отремонтированная, в далекой азиатской деревне, выглядит сюрреалистично. Здесь в пору стоять буддийским храмам или маленьким святилищам со свечами и бумажными оберегами. Видимо, когда-то Святая Инквизиция и Папа из Ватикана дотянули свои руки и сюда, оставив крохотные зачатки христианства. Никак иначе нахождение этой постройки тут не объяснить.
Назвать эту церковь «Божьим домом» язык все-таки не поворачивается. Слишком много всякой черни и мелких бесов снуют вокруг нее. Пустая оболочка, некогда бывшая святыней, потеряла Божественный свет и была полностью покрыта демоническими отпечатками.
— И что это? — Ребекка дергает Тусклого за путы, поторапливая. Ангел до последнего сопротивлялся и выдвигал слова против задумки демонессы. Но, права голоса, в этом вопросе, у него не было.
— Церковь, — резюмирует Раум, продолжая идти. — Ты же венчание хотела.
— Да какая это церковь?! В ней ничего святого нет! — Эспер дергается, пытаясь разорвать путы, сбежать и забрать Мику из этой дыры.
— Рот закрой, — Ребекка даже не поворачивается на него. Демоническая веревка, обвитая вокруг рук и крыльев, стягивается сильнее, прожигая ангельские одежды и пару перышек.
— Не гневайся, Эспер, — Мика, все время молчавший, продолжает разглядывать новое место и облака на небе, — крылья почернеют.
Что-то в груди Эспер сжимается от его слов. Ему всегда говорили: «Быть ангелом, не значит — быть отстраненным от всего и беспрекословно следовать заветам Отца. Быть ангелом — это быть сострадательным, со всей искренностью направлять на путь истинный, любить своих подопечный и восхвалять Господа».
Тогда почему такие холодные и отчужденные ангелы, как Мика, которые только и делают, что спасают от преждевременной смерти своих подопечных, сохраняют свой свет?
Эспер прикрывает глаза. Мика остается чистым ангелом из-за своего характера, а не потому, что является братом Небесной шишки. Этот ангелок по детски наивный, любопытный к некоторым вещам, непосредственный и прямолинейный. В его словах не было цели задеть, хоть те и прозвучали грубо. Он говорил с искренней заботой. И Эспер не должен обижаться. Но, он не мог позорно не отвести глаза, со слезами, начинающими собираться в их уголках. Жгучая обида разъедала изнутри, забирая свет ангельских перьев.
Раум подходит к самым дверям церкви. Они слегка приоткрыты, и из-за них доносятся совершенно однозначные шлепки и вздохи. Демон с силой стучит по дверям, оставаясь снаружи. Через несколько мгновений появляется демон в рясе священника. Он выглядит удивленным ночными гостями и поправляет свою одежду.
— Раум, — он сверкает огненными глазами, узнавая посетителя, — ты не охуел ли часом? — ангелы кривятся от резкости слов и начинают понимать, почему церковь, в этой деревне, перестала быть святым местом.
— Это ты охуел, священник Ким, — он отталкивает стоящего, заходя внутрь, — трахаешь нечисть всякую. Лучше бы долг с таким рвением возвращал.
Огненный демон зло пыхтит, провожая глазами, сбежавшего любовника. Ни минуты покоя. Он-то думал, сбежит в забытое всеми место, притворится священником и будет души грешные собирать. Но нет! Все время кому-то что-то надо. Люди в этой деревне давно Бога позабыли. Живут под вампирским покровительством и грехи иногда демону замаливают. Он их потом лишь сильнее искушает, души пачкает. Всем хорошо.
— Что тебе надо? К чему эта разношерстная компания? — демон указывает на спутников Раума, замечая дочь Адского Владыки, и кланяется ей.
— Чтоб ты обвенчал Её высочество и того ангела. Демон смотрит на Раума, потом на демонессу, которая держит на привязи ангела, а после на другого ангела, собирающего одуванчики вокруг церкви.
— С тем, что на привязи? — интересуется, как бы невзначай.
— С тем, что собирает цветы.
В церкви горят свечи, но слишком тускло, оставляя зловещий полумрак. Лавочек и фресок здесь не много, что лишь подтверждает догадки о бедности церквушки. Ребекка шагает к алтарю под руку с Раумом, держа в руках букетик одуванчиков. Мика подарил их, ведь негоже невесте без цветов быть. В тот момента ей хотелось пищать от умиления. И стоило титанических усилий не сделать этого.
— Вообще, по всем правилам, нам не хватает свидетелей и девочек с цветами, — нудит священник, когда Раум отходит в сторону. — И вообще, нужно за пару месяцев приходить…
— Слышь, чертила, — демонесса поправляет на себе одежду, смахивая несуществующие пылинки, — меньше бесполезных комментариев.
Демонические ауры вспыхивают одновременно, давя друг на друга, в попытке показать превосходство. Ребекка наследница Адских чертогов, силы у нее больше. Демон отступает первым, негодующе закатывая глаза.
— Не во имя Отца… — он закашливается, закрывая книгу в руках, и смотрит на ее название, — извините, текст перепутал, — страницы снова шелестят.
Священник, не скрывая своих рогов, зачитывает молитвы, связывая лентой руки этой странной парочки, и просит святого духа снизойти на них, скрепить их в дальнейшей супружеской жизни.
— Можете поцеловать невесту, — говорит рогатый, после произнесенных клятв.
Мика стопорится.
Что сделать? Поцеловать?
Ангел в недоумении смотрит на демона, в рясе священника, потом на Ребекку, оглядывается на Эспер, в поисках подсказки. Но тот сидит бледный, а осознание происходящего во взгляде отсутствует.
Нет, он конечно знал, что такое «поцелуи» и знал, что после венчания люди это делают. Но совершенно не имел представления как. Осознание накрывает ушатом ледяной воды. Он только что женился на демонессе. Больше нет пути домой на Небеса. Теперь он навсегда останется в Адских чертогах.
Ребекка смотрит на ангела с ехидной улыбкой. Какого милого ребенка она отхватила. Замялся, бедняжка, по сторонам смотрит, в поисках поддержки.
Женские руки тянутся к щекам на против. Не то, чтобы ангел был сильно выше, но не будь у ее обуви каблуков, пришлось бы встать на мысочки. Демонесса кладет ладошки на щеки, не ожидавшего такого ангела, и резко тянет на себя. Мика охает от неожиданности, а Эспер выходит из прострации, краснеет от картины перед алтарем.
Чужой длинный язык проскальзывает в приоткрытые губы, мягко лаская ангельский рот. Новые ощущения затмевают тягу к облакам, и Мика неуверенно шевелит языком в ответ, повторяя движения Ребекки. Та лишь усмехается и толкается глубже.
Руки мешают, ангел даже не представляет куда можно их деть, как положить, чтобы не чувствовать части тела лишним балластом. Ребекка отлипает от губ ангела, сначала облизывая их, потом свои. У Мики в глазах светятся звезды. Он аккуратно трогает, слегка поцарапанные, острыми зубами демонессы, губы.
— Можешь, — робко начинает он, — сделать так еще раз?
***
Владыка нечитаемым взглядом рассматривает небесное недоразумение у себя в кабинете. Ангел бегает за причудливыми тенями от мелких бесов, которые прячутся от него по темным углам, залезают за шкаф или шмыгают в окно, подальше от Божественного сияния его крыльев. Эту мелкую чернь оно может превратить в кучку пепла, при долгом воздействии.
Взгляд то и дело привлекает нечто красное, висящее в воздухе. Оно определенно нематериальное и видно не всем. «Судьбоносная нить» — щелкает в голове Владыки. И эта красная веревка тянется от запястья дочери к ангельским, намекая, союз одобрил сам Господь.
— Ребекка, еб твою мать, — руки начинают усиленно массировать голову, свет крыльев шинкует глаза в пюре для беззубых стариков, из-за чего она разболелась лишь сильнее.
«Все, точно на пенсию. Сегодня же» — думает Владыка, замечая, как с крыльев ангела падает белое перышко. «Нахуй эти Чертоги. Нахуй эту дочь и ее мужа, который еще и линяет. Хочу лежать у огненного моря, попивать из кокоса и есть души грешников» — он хнычет утыкаясь в заранее сложенные на столе руки.
— Матушку мою не трожь, — отрезает демонесса, кладет кусочек какой-то сладости в рот, с умилением наблюдая, как её муж схватил за тонкий хвостик какого-то чертёнка и теперь дергает за него. — Она свя… — осекается. Её маму «святой» назвать вообще никак нельзя — первые седые волосы на голове Владыки появились как раз из-за её выходок. — Ну, ты понял. Да, и он всяко лучше пидораса Советника, — заглатывает новый кусочек тортика, болтая ногами, которые свесила в отцовского стола.
Пишу так, как пишется и хорошо все складывается.
