Джейн  повернулась  снова  ко  мне.

 — Хорошее  место, Володя! — сказала  громко  она.

  Джейн  научилась  говорить  по-русски  и  особенно  произносить  по-разному, произносить, по-русски  мое  имя.

 — Много  горячего  песка  и  чисто. Самое, то! Позагорать  на  закате. И  поплавать, любимый  мой! По  плескаться в  теплой  океанской  воде  под  дуновение  свежего  ветерка. И  пение островных  птиц.

  Джейн  отбежала  подальше  от  прибоя, выше  на  берег. И  освободилась  от джинсовых  шорт  и  белой  своей  длинной  рубашки. До  полосатого  нового своего  купальника. Такого  же, как  был  тот  белый  ее  на  тонких  лямочках  и замочках, который  ей  пришлось  выбросить  как  испорченный.

  Она  была  сейчас  счастлива  и  безумно  опять  в  вечернем  островном прибрежном  этом  закате  красива. Особенно  в  лучах  заходящего  солнца. Почти, совершенно  голая  как  морская  нимфа. Ее  кожа, просто  переливалась черным  угольным  загаром  на  ярком  заходящем  солнце. Этакая  русалка  этих  песчаных  островов, Джейн  помчалась  мимо  меня, дернув  за  руку, в океанскую  соленую  воду  в  самый  прибой. И  нырнула  прямо  в  волны.

  Она  вынырнула  и  крикнула, зовя  меня  к  себе  в  набегающих  на  песчаный берег  волнах.

  Я  тоже, подбежав  к  ее  лежащей  на  песке  одежде. Сбросил  свои единственные  закатанные  штанинами  светлые  брюки. И  бросился  в  объятья океана  и  своей  любимой  соблазнительницы  морской  плещущейся, и смеющейся  от  счастья  в  бурных  прибрежных  волнах  красавицы  нимфы. Я бросился  в  объятья  своей  любимой  Джейн. И  мы, обнявшись  вместе, купались, ныряя  в  прибой  песчаного  берега. Одни  на  этом  вечернем одиноком  под  заходящем  вечерним  быстро  садящимся  за  горизонт  ярком солнце. Мы  плескались  как  дети  в  соленой  вечерней  и  теплой  океанской воде. Не  далеко  от  самого  берега.