Джейн  прижавшись  ко  мне, обхватила  меня  за  пояс  своей  правой девичьей  загоревшей  до  черноты  ручкой. Обхватив  за  мужской  торс. И  пощипывая  меня  своими  маленькими  девичьими  за  подрумяненный  на солнце  правый  бок  пальчиками. А, я  обнял  ее  за  плечо. Прижав  плотно  к себе  и, согреваясь, ее  женским  любящим тепло  полуголым  загорелым  до угольной, почти  черноты  молодым  двадцатидевятилетним  телом.

  Стояла  тишина. И  только  был  слышен  шум  прибоя  волн. Все  кругом спало. Даже  затихли  все  островные  галдящие  целыми  днями  птицы.

  Было  двенадцать  ночи. И   Джейн  захватила  бутылку  мексиканской  Текилы  и  нашей  русской  водки  с  яхты  для  согрева. И  немного  еды  для  закуски  в  виде  нарезанного кусками  лангуста  и  местных  маленьких  красных  креветок. Подаренных  в качестве  награды  и  угощения  нам  как  гостям  местными  туземцами островного  племени  и  рыбаками. Взяла  стеклянные  из  толстого  стекла маленькие  стаканчики. Нож  с  кухонного  кубрика, вилки  и  все  это  Джейн упаковала  в  специальную  походную  из  брезента  сумку  с  борта  Арабеллы. И  отдала  ее  мне. И  вот  мы, снова  брели  по  прибрежной, пока  еще  горячей не  остывшей  от  палящего, давно  уже  зашедшего  за  горизонт  Солнца  воде.

  Я  был  в  одних  плавках. А  Джейн  в  своем  полосатом  цветном  на замочках  и  тоненьких  лямочках  купальнике. Мы  бросили  свою  одежду  на Арабелле, чтобы  не  таскать лишнее  с  собой. Наверное, зря. Становилось заметно, прохладно. Ветер, летящий с океана, охлаждал  быстро  воздух. Он подымал  большие  буруны  прибрежных  волн, и  шевелил  пальмовые  листья на  прибрежных  пальмах.  И  листву  тропических  кустарников  и  деревьев.