Иногда  у  меня  были  всплески  прояснения  просветленного  сознания. И  я думал  о  Дэниеле — «Что  сейчас  с  Дэниелом?!» — думал  я — «Спит  или  нет? Если  нет  то, что  делает  в  этом  месте  нашей  конечной  стоянки? В  месте гибели  их  отца? В  месте  гибели  борта  556?».

   Потом, снова  уходил  в  сексуальное  умопомешательство. И  стонал  на  всю каюту  как  безумный  от  несравненного  удовольствия, которым  одаривала меня  сейчас  в  очередной  раз  Джейн.

  На  океане  стояла  темная  и  тихая  ночь. Лишь, было  слышно  шум  волн, в раскрытый  оконный  иллюминатор  верхней  палубной  надстройки, бьющихся о  борт  Арабеллы.

 — Что  с  тобой! Ты  пугаешь  меня, любимая! — произнес  сквозь  стон  я, на какое-то  время опять  прейдя  в  себя. И  целуя  свою  безутешную  в  любви Джейн.

— Я  же  сказала, молчи, и  люби  меня! — Джейн, произнесла, стеная  громко, и  остервенело  и  жестоко, вцепилась  зубами  в  мою  грудь, кусая, как  бешеная сучка  ее  в  неистовом  наслаждении, как  словно  в  последний  раз.

  Я  схватил  ее  своими, снова  пальцами  правой  руки  за  распущенные черные  как  смоль  волосы, сжав  в  своей  ладони. И, оторвал  ее  голову  от своей  до  крови  укушенной  груди, придавил  к  подушкам. И  впился  губами в  ее  оскаленный  зубами  в  неистовом  экстазе  рот.

  Я  позабыл  этой  ночью  все  условности  и  любую  осторожность. Как бешеный, теперь  я  буквально, терзал  своей  любовью  ее  на  своей  постели, кончая  многократно, как  и  она.